Эстер Уотерс

Денег у Эстер не было. Жалованье выплачивалось раз в три месяца, и получить его ей предстояло только через две недели, а так как этот день не совпадал с ее воскресным свободным днем, то и навестить своего ребенка она могла не раньше чем через три недели. Уже месяц она не видела сына и сгорала от желания прижать его к груди, прильнуть щекой к его нежной щечке, подержать его теплые, пухлые ножки в своих руках. Она думала о том, как быстро промелькнут четыре драгоценных часа свободы и снова начнется долгое двухнедельное рабство. Двадцать раз на дню она старалась примириться с судьбой и двадцать раз — именно в ту минуту, когда, казалось, все уже было передумано и решено — вся горечь поднималась со дна ее души и в ней нарастал бунт, с которым раз от разу становилось все труднее совладать.

Да, придется заложить платье — единственное еще приличное платье, которое у нее уцелело. А что скажет хозяйка? Все равно она должна повидать своего ребенка; платье она выкупит, как только получит жалованье. Потом ей придется еще купить себе пару ботинок, а ведь она уже задолжала порядочную сумму миссис Льюис. Пять шиллингов в неделю — это тринадцать фунтов в год, и, таким образом, у нее оставалось всего три фунта и на башмаки, и на одежду, и на поездки, и на все необходимое для ребенка. Нет, это не годится, так она не вытянет. И платье заложить страшно — ей уже никогда его не выкупить.

Чувство безнадежности охватило Эстер, по телу ее разлилась слабость, и она прислонилась к спинке кровати, которую застилала. В это мгновение какой-то блестящий предмет на полу под умывальником привлек к себе ее внимание. Там лежало полкроны. Она смотрела на монету, и в сердце ее закрадывался соблазн; с трудом оторвав от монеты глаза, она обвела взглядом комнату.

Эстер находилась в спальне Джона, фискала. Она была одна. Ради этой монеты она, кажется, согласилась бы отрезать себе палец. Полкроны сулили столько радости, такое блаженство, соблазн был так непреодолим, что Эстер на миг закрыла глаза. Монета, которую она держала в руке, зажав между большим и указательным пальцами, могла в мгновение ока разрешить все ее трудности. Взять или не взять? Она решительно отбросила от себя коварную мысль, но мысль эта тотчас завладела ею снова. Если она не возьмет эту монету, ей не придется поехать в Пэкхем в воскресенье. А как только ей заплатят жалованье, она положит такую же монетку на место. Никто ведь не знает, что она туда закатилась — между ковром и стеной, — никто бы ее все равно там не обнаружил. Верно, она лежит там уже невесть сколько месяцев, и никто и не заметил пропажи. К тому же ей совсем не обязательно брать монету сейчас. Она положит монету обратно, никто ее там не тронет, а в воскресенье после обеда она ее возьмет, и если она тут же ее разменяет… На монете не было никакой отметины. Эстер внимательно обследовала ее со всех сторон. Нет, никакой отметины не было… И тут соблазн развеялся, и Эстер с изумлением спросила себя, как это могло случиться, что ей, порядочной девушке, ни разу в жизни не помыслившей о каком-либо бесчестном поступке, могла прийти в голову мысль о краже? Чувство жгучего стыда обожгло ее как огнем.

Прочь от соблазна! И Эстер так стремительно выбежала из комнаты, что Джон, шпионивший за ней, не успел ни скользнуть вниз по лестнице, ни укрыться в комнате брата. Они столкнулись лицом к лицу.

— Ох, извините, сэр! Я нашла эти полкроны на полу в вашей комнате.

— Что же тут такого необыкновенного? Чего это вы разволновались? Вы же хотели вернуть мне эту монету, так я полагаю?..

— Понятное дело, я хотела ее вернуть! А то как же… — Эстер внезапно умолкла. Ее красивые серые глаза вспыхнули презрением и гневом, и уголки пунцового рта опустились вниз, как у собаки. Она вдруг поняла, что этот бледный, одутловатый молодой человек нарочно положил монету в такое место, куда она могла якобы случайно закатиться и где Эстер рано или поздно должна была бы ее обнаружить. Не сегодня ли утром он жаловался, что она недостаточно тщательно убирает его комнату! Это был хорошо продуманный план. Он все время следил за ней и теперь, конечно, думает, что только проявленное им любопытство помешало ей попасться на крючок. Не прибавив больше ни слова, Эстер уронила монету к его ногам и возвратилась к прерванной работе. С этой минуты она упорно отказывалась разговаривать с мистером Джоном; она исполняла все его приказания, но ни разу не обмолвилась при этом ни словом, не произнесла даже ни «да», ни «нет».

В краткие минуты послеобеденного отдыха вся накопившаяся за день усталость с особенной силой придавливала ее к земле; смертельная слабость разливалась по телу, и ей казалось, что она никогда уже не сможет собраться с силами, не сможет заставить себя выбивать ковры или подметать лестницы. Но если она не вскакивала с места с первым ударом часов, возвещавшим конец отдыха, миссис Бингли тотчас спускалась в кухню.

— Что случилось, Эстер, разве вам нечего делать?