Эстер Уотерс

Высказав наконец все, что накопилось у нее на душе, Эстер уже не захотела отступить и решительно отклонила все попытки миссис Бингли уговорить ее остаться. Она понимала, что подвергает себя большому риску, отказываясь от места, и вместе с тем, подобно затравленному животному, которого инстинкт гонит из его логова искать спасения в бегстве, она поступала так, как подсказывал ей внутренний голос. Ее тело жаждало отдыха, она чувствовала, что он ей сейчас необходим. Миссис Льюис примет ее с ребенком за двенадцать шиллингов в неделю. Уже подошло рождество, и ее сбережения возросли до пяти фунтов двадцати шиллингов: миссис Бингли подарила ей десять шиллингов, мистер Хьюберт — пять, а молодые барышни — остальные десять. На эти деньги Эстер рассчитывала купить себе платье, пару ботинок и отдохнуть недели две у миссис Льюис. Этот план созрел у нее недели за три до истечения месячного срока, который она должна была отработать после того, как попросила расчет, и ей казалось, что последним тягостным дням не будет конца; стремление вырваться на свободу из этого плена порой охватывало ее с такой неудержимой силой, что она жила словно в бреду. Всякий раз, присев поесть, она думала о том, что еще на несколько часов приблизилась к цели — к своему двухнедельному отдыху; большего она себе позволить не могла, но в ее теперешнем беспросветном существовании эти две недели рисовались ей одновременно и раем и вечностью. Только одна мысль пугала ее: что, если здоровье сдаст, она не дотянет, сляжет и проболеет весь долгожданный отдых? В эти дни крайнего физического истощения ее мысли были далеки от ребенка. Даже для матери необходимо получать что-то в ответ на ее любовь, а в этот год ее Джекки потребовал от нее многого, ничего не дав взамен.

Но вот настал день, когда она отворила дверь дома миссис Льюис, и ее Джекки с криком: «Мама, мама!» — со всех ног бросился к ней. А когда он сразу же оказал ей предпочтение, взобравшись на колени к ней, а не к миссис Льюис, любовь пустила новые свежие ростки в ее материнском сердце.

Стояли те редкие солнечные дни января, когда глаз, обманутый ярким светом и теплом, невольно ищет на земле цветов и с трудом верит, что земля гола. В эти дни все яркие послеполуденные часы Эстер неразлучно проводила с Джекки. Они поднимались на вершину холма; оттуда их путь лежал по узкой улочке между кирпичной стеной и высоким дощатым забором. Здесь Эстер обычно брала сына на руки, потому что дорога становилась скользкой и грязной, а Джекки любил поглядеть в щелку на свиней. Но когда они выходили на гладкое, широкое шоссе, сбегавшее в долину, Эстер спускала Джекки с рук, и он с криком: «Гулять мамочка гулять!» — устремлялся вперед, и его маленькие ножки мелькали с такой быстротой, словно он катился на колесиках. Эстер спешила за ним, и порой ей приходилось даже бежать, — она очень боялась, как бы он не упал. Они спускались с холма в парк и проводили много счастливых часов среди нарядных цветочных клумб и извилистых дорожек. В этих прогулках Эстер отваживалась забираться довольно далеко — до старой деревни Далвич, и они бродили там по длинной сельской улице, за которой лежали убогие, безрадостные поля, перегороженные поломанными плетнями. Потом Джекки начинал проситься на руки, и Эстер радостно было нести сына, чувствуя его тяжесть. Утомившись, она отдыхала, прислонясь к ограде какой-нибудь фермы и глядя на неясные очертания раскинувшейся внизу долины. Когда же вечерняя прохлада пробуждала ее от грез, она, прижав Джекки к груди, поворачивала к дому и с новой силой ощущала прилив счастья.

Вечера тоже были исполнены очарования. Зажигались свечи, на стол подавался чай, Джекки дремал у Эстер на коленях, а она глядела на мерцающий огонь и погружалась в мечты, изредка прерываемые безыскусственной болтовней миссис Льюис. Потом, уложив ребенка, она принималась за шитье, пытаясь соорудить себе новое платье, или, нагрев большой чан воды, обе женщины становились к корытам. Тогда на следующий вечер они уже стояли по обе стороны гладильной доски; ярко горела свеча, и в тишине маленького коттеджа отрадно звучала незамысловатая женская беседа. Услыхав, что часы бьют девять, они отправлялись спать, и так неспешно текли дни — счастливые и обыденные, как простая мечта. До конца третьей недели миссис Льюис и слышать не хотела, чтобы Эстер начала подыскивать себе место, но тут Эстер неожиданно повезло. Приятельница миссис Льюис сообщила ей о том, что одна служанка отказывается от места где-то в районе Вест-Энда, и на следующий же день Эстер отправилась по адресу. Удача продолжала ей сопутствовать, однако не успела она проработать на Онслоу-сквер и недели, как ей сказали, что хозяйка хочет с ней поговорить и ждет ее в столовой.

— Думается мне, — сказала повариха, — это из-за твоего ребеночка. Насчет этого у нас строго…