Естественная история разрушения

Таковы немногие точки пересечения моей биографии с историей воздушной войны. Сами по себе совершенно незначительные, они не выходили у меня из головы и в конце концов побудили меня хотя бы чуточку исследовать вопрос, почему немецкие писатели не хотели или не могли описывать пережитое миллионами уничтожение немецких городов. Я вполне отдаю себе отчет, что мои разрозненные заметки не соответствуют сложности предмета, но полагаю, что даже в своей несовершенной форме они позволяют хотя бы отчасти понять, каким образом индивидуальная, коллективная и культурная память обращаются с опытом, превышающим предельную нагрузку. И поступившая почта, думается, позволяет сделать вывод, что мои пробные рассуждения задели больное место в душе немецкой нации. Сразу после того как швейцарские газеты сообщили о Цюрихских лекциях, я стал получать из Германии множество запросов от газетных, радио– и телередакций. Всем хотелось знать, можно ли опубликовать фрагменты моих выступлений и готов ли я дать более подробные интервью на эту тему. Обращались ко мне и частные лица, просили о возможности ознакомиться с цюрихским текстом. Некоторые из таких ходатайств мотивировались потребностью наконец-то увидеть немцев, представленных как жертвы. В других письмах говорилось – со ссылками, к примеру, на дрезденский репортаж Эриха Кестнера, сделанный в 1946 году, на собрания краеведческих материалов или на академические изыскания, – что мой тезис базируется на недостаточной информации. Некая пенсионерка-профессорша из Грайфсвальда, которая прочитала отчет в «Нойе цюрхер цайтунг», сокрушалась, что Германия по прежнему разделена на две части. Мои утверждения, так она писала, лишний раз подтверждают, что на Западе ничего не знают и знать не хотят о другой немецкой культуре. Дело в том, что в тогдашней ГДР тема воздушной войны отнюдь не замалчивалась и каждый год чтили память налета на Дрезден. Об использовании гибели этого города в официальной риторике восточногерманского государства, о чем говорит Гюнтер Йеккель в статье, посвященной 13 февраля 1945 года[112] и опубликованной в «Дрезднер хефте», дама из Грайфсвальда, судя по всему, понятия не имела. Из Гамбурга мне написал доктор Ханс Иоахим Шредер, он прислал посвященную гибели Гамбурга седьмую главу своего вышедшего в 1992 году в издательстве «Нимайер» тысячестраничного труда «Украденные годы. Рассказанные истории и исторические рассказы в интервью: Вторая мировая война глазами бывших рядовых солдат»; по словам доктора Шредера, из этой главы следует, что коллективная память немцев о воздушной войне не настолько мертва, как я думаю. Я ничуть не сомневаюсь, что в головах очевидцев эпохи сохранилось множество сведений, которые в интервью можно извлечь на поверхность. О другой же стороны, я не перестаю удивляться стереотипности большинства записанных воспоминаний. Одна из центральных проблем так называемых рассказов о пережитом – проблема их внутренней недостаточности, заведомой ненадежности и своеобразной пустоты, склонности к штампам, к повторению одного и того же. Исследования доктора Шредера зачастую упускают из виду психологию воспоминания травматических переживаний. Вот почему он может спокойно рассматривать чрезвычайно мрачный меморандум (реального) патологоанатома доктора Зигфрида Греффа, играющий важную роль в романе Хуберта Фихте «Имитации Детлефа. Ярь-медянка», просто как один из многих документов, ведь он, похоже, совершенно невосприимчив к цинизму специалистов от ужаса, который прямо-таки образцово воплощен в этих записках. Повторяю: я не сомневаюсь, что воспоминания о ночах разрушения существовали и существуют; не доверяю я только форме, в какую они облечены, в том числе и литературной, и не думаю, что в создающемся общественном сознании Федеративной Республики они были мало-мальски значимым фактором где-либо еще, помимо сферы восстановления, реконструкции.