Лика тоже сорвалась, как будто мои слова порвали в ней что-то, державшее её всё это время на невидимой границе:
— Думала?! Да?! А я как будто тоже не извожу себя! Как будто я робот, совсем без чувств и эмоций! Ты дорога мне и значишь очень много! Пойми, я люблю тебя, но не уверена, что смогу быть с тобой так, как того хочешь ты! Я не то, что тебе не верю! Я себе не верю!
Она попробовала обойти меня с краю, но я крепко обхватила Лику за талию, прижав к себе.
— Отпусти! Я не верю, понимаешь, не верю!
Но я держу её и не даю вырваться, чтобы не потерять.
— Ты всегда говоришь одно, а делаешь — другое! Ты стесняешься меня, да и вообще абсолютно не знаешь! Иногда мне кажется, что для тебя я — всего лишь игрушка! Нечто такое, что можно взять с полки, а когда надоест, выкинуть в самый дальний угол... — она кричала, высказывая накопившиеся обиды, а я слушала.
Лика извернулась и упёрлась ручками мне в плечи, удерживая таким образом на расстоянии.
Из моих глаз покатились по щекам слёзы боли и обоюдоострой обиды, а горькие слова поневоле вырывались из сердца:
— Откуда это в твоей башке?!!! С чего ты взяла, что мне не интересна? Что я тебя стесняюсь, либо стыжусь?!! Хватит мучить нас! Пойми, мне тоже больно... Очень! Я тебя люблю! Люблю! — кричала и в промежутках между словами глотала слёзы, стараясь, всё же не отпускать её, ни на мгновение не ослаблять объятий. Ведь если Лика сейчас уйдёт, то не вернётся, не позволит снова приблизиться к ней. Будет опять ложь и обман, и только длинные телефонные гудки.
Разве может настоящая любовь причинять столько боли? Разве это правильно? Почему вместо ощущения полёта у меня такая тяжесть на душе, почему так хочется зарыться в землю и умереть, тихо скуля. Почему мы причиняем друг другу боль, почему просто не можем попытаться быть вместе?!
Она прекратила вырываться и обессилено прижалась ко мне, тонким ручками обнимая за шею, уткнулась лбом в моё плечо. А я гладила нервными неловкими движениями её по голове, судорожно сглатывая и повторяя вновь и вновь: «Люблю, люблю, люблю...» — периодически срываясь на бессвязный шёпот, полу-хрип.
Постепенно мой голос стих, а тишину больше не разрывали пополам наши слёзы, мир замер, а мы вместе с ним, укрывшись тяжёлым давящим одеялом молчания. Но даже это было для меня наградой — впервые за долгое время я смогла так долго и так близко находиться рядом с любимой. Возможно, именно тогда и пришло решение заставить её поверить во что бы то ни стало.
— Саша, мне страшно и плохо.
Я вздрогнула, когда её тихий голосок ворвался в мои мысли, но через мгновенье, почувствовав, как Лика крепче обняла меня, позволила себе грустную улыбку и слова, обращённые больше к небу над нами, чем к моей любимой:
— Я так боюсь любить. Я так хочу любить. Если это не любовь, то подожди, научи, позволь быть рядом, чтобы доказать, что я...
Меня перебил её яростный и надрывный голос:
— «Я, я, я»... от тебя всегда слышится только «Я»! Ты эгоистка. Возможно, ты и знаешь, что другим может быть больно, но тебе от этого знания, ни горячо, ни холодно! Но зачем тебе я-то нужна? Вот ответь мне честно и прямо: зачем тебе нужна я!? Отпусти меня! Я ведь не железная, я мучаюсь от того, что тело моё реагирует на тебя, хотя я и не желаю этого. Или желаю? — она вопрошающе подняла на меня глаза, — Вот что ты хочешь от меня?!
— Я хочу быть с тобой, — другого ответа ко мне просто придти не могло.
— Это «Я» уже слышала. Хватит! Хватит, пожалуйста, пусть этот кошмар кончится, пожалуйста... — она вырвалась из моих объятий, а потом как-то безнадёжно и обречённо присела на корточки, обняв себя руками за плечи.
Жалость острой иглой кольнула в сердце — я почувствовала себя мерзко и виновато.
— Прости, — села рядом прямо на асфальт и осторожно погладила Лику по волосам, стараясь утешить больше как подруга, нежели нечто большее.
— Что изменит твоё «прости»?!
— Прости, что люблю тебя, — я не знала, что ещё сказать, поэтому просто обняла её, нежно поцеловав в висок.
— Да пошла ты, — я почувствовала горькую насмешку и злую иронию над ситуацией, которая со стороны, наверное, действительно могла показаться забавной, даже смешной. Но, сказать по правде, я немного испугалась, ведь столь резкое проявление эмоций никогда не было свойственно ей, что могло означать только одно: Лика доведена до предела, а виновата в этом я. Но что мне делать, если без неё мне в сто раз хуже?
— Я хочу выпить, — Лика подняла на меня заплаканное лицо.
— Ты шутишь?! Кто же в таком состоянии пьёт? — сегодня всё было неправильно и странно, как будто это либо сон, либо мы, наконец-то, обе сошли с ума.
— Выбирай. Либо я напьюсь с тобой, либо одна, — по выражению её глаз я поняла, что всё будет так, как она сказала. Поэтому, хоть напиваться мне решительно не хотелось, я выбрала первый вариант.
***
Мы оказались добровольно запертыми в лифте, в котором отсутствовало какое-либо освещение кроме холодного мёртвого света наших мобильников. На пол постелили куртки, мало заботясь о сохранении их внешнего вида, между нами поместили начатую бутылку вермута.
— Да, — я.