А далее — заметки со всей моей тогдашней наивностью:
Пишу в поезде из Милана в Венецию. Пишу ради удовольствия, что делаю это в поезде в Венецию… Душная итальянская ночь. Поезд едет тихо, почти бесшумно.
Фраза, которая пришла мне в голову в самолете:
«Я отпускаю свой взгляд пасти облака». Если ее повторить тридцать три раза, действует как коан для медитации.
Где-то после полуночи мы на вокзале в Местре. Залезаем в bianco[21]
автобусик и едем в Йезоло. Заснул и весь вечер проспал непробудным сном. Утром поднял шторы и… море. В тридцати шагах от окна. Адриатика.Никогда, никогда больше столько вещей.
Пишу из шезлонга на балконе. Мне кажется, что снова ради удовольствия записать: «Пишу из шезлонга…»
Пишу, прислонившись к одной из колонн в соборе Сан-Марко. Передо мной голуби. Внутри тихо, даже японцы не щелкают. Дворец Дожей. Фрески Тинторетто и Веронезе. Тинторетто темный и мистический. И, несмотря на это, — плотский, полный тел, тяжелых, мужских и женских, которые будто реют над твоей головой, а по сути, падают под своей тяжестью. Веронезе легче и воздушнее. Веронезе — венецианец, он моложе. Мне нравится Тинторетто. Мост Вздохов. Канале Гранде. Так щедро иллюстрирована эта Венеция, так украшена, позолочена. Полтора часа спустя рассматриваю какое-то дерево и открытки сами начинают лезть у меня из ушей.
В какой-то из дней гуляю по Венеции. Уже не отмечаю даты, потому что дни и ночи смешались между собой. С первой ночи в гостинице я почти не сомкнул глаз. Итак, полдень. Сознательно выбираю улочки в стороне от центральных площадей. Узкие, удаленные от канонад фотоаппаратов Canon. Вот скамейка. Передо мной играют дети. Две женщины пьют кофе. Могу просидеть здесь до вечера. Я похож на волка, который на миг отделяется от стаи, открывает тетрадку и прилежно записывает добычу.
Говорят, что каждый год Венеция на два сантиметра уходит под воду. Сейчас я понимаю, почему все бросились ее разглядывать. Все равно, если бы кто-то сказал: «Поднимитесь на этот корабль и осмотрите его. Это „Титаник“. Через несколько дней он затонет, и это станет самой большой трагедией XX века». Но даже если Венеция и исчезнет под водой, ее наверняка превратят в подводный город-музей. И тогда ее придется осматривать с аквалангом. Представляю себе, как японские туристы будут плавать косяками, как рыбки, с фотоаппаратами для подводной съемки.
День подходит к концу, а я сегодня так ничего о нем и не написал. Он обидится и замрет вот так в своем закате над Адриатикой, шумящей под балконом моей camera per due[22]
, в которой я сейчас совсем один. Не помню, писал ли я раньше, что приехал на европейскую студенческую встречу. Но это как раз не имеет особого значения. Хотя… мне все же понравилась одна девушка. Узнал, что она из Португалии. Знает английский. — And you? — Yes, little[23]. Если честно, слов тридцать, не больше. Наверное, ничего не получится.Но получилось. Вся португальская группа представляет собой, как бы это так выразиться, смесь рас. От очень темных через смуглых до северно-русых. Карла, ее зовут Карла, немного смуглая, с зелеными глазами. Я просто сказал, что читал дневники Торги[24]
. Этого было достаточно. Карла уже шла рядом со мной, я вспоминал все слова, которые знал по-английски, и клялся себе, что по возвращении в Болгарию обязательно выучу этот язык. А может, часть ее очарования для меня сокрыта в том, что она из Португалии? Из страны с таким апельсиновым именем, отодвинутой куда-то на другой конец континента, почти вошедшей в океан. Набросал что-то вроде стихотворения.