Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

2. Липпс так сформулировал актуальную задачу теории искусства, к разрешению которой она едва приступила тогда, в начале XX века. «Она должна будет показать, почему всякий, даже самый маленький элемент формы, подчиняясь задачам целого, и своим собственным целям, – почему он таков, а не другой»[75]. Тем самым немецкий учёный предвосхитил проблему выявления так называемой «художественной телеологии», которой в России весьма интенсивно занимались деятели ОПОЯЗа (Ю. Н. Тынянов, В. М. Жирмунский, Б. В. Томашевский и др.), Л. С. Выготский, М. М. Бахтин.

Наконец, перед Липпсом встаёт проблема соотношения эстетического и этического начал – такая жизненно важная и в то же время непростая. Если мир эстетического созерцания, мир искусства изолирован от реальности, то не означает ли это самоценности эстетического, его абсолютной независимости от нравственности? Оказывается, нет. Выход из эстетической сферы в реальный мир с его нравственными критериями у Липпса всё же есть – через человека, субъекта. Человек, эстетически наслаждающийся, есть лишь часть человека действующего, человека нравственного. Искусство создаёт в воспринимающем предрасположенность к самоутверждению и вне собственно созерцательной сферы, в практической жизни. Поэтому «переоценка искусства – признание его наивысшим благом – есть признак упадочности, разложения и ослабления индивидуального и социального организма»[76]. В общем контексте жизни этическое, согласно Липпсу, господствует над эстетическим.

Завершая этот краткий обзор эстетики Т. Липпса, мы не можем не отметить, что в ней есть и некоторые слабые, уязвимые места. В частности, известный липпсовский тезис: «Наслаждение прекрасным есть…объективированное самонаслаждение»[77] – представляется нам, несмотря на все сопутствующие ему оговорки, всё же данью психологическому субъективизму.

В целом же достоинства эстетики Липпса намного перевешивают её отдельные несовершенства, а сам он является признанным лидером немецкой психологической эстетики конца XIX – начала XX веков.

К. Гроос (1861–1946). Карл Гроос считал, что эстетика философская, «метафизическая» слишком абстрактна и не соответствует духу времени. Основой современной, строго научной эстетики может быть, по его убеждению, только психологическое знание, психологическая теория и эксперимент. Гроос часто ссылается на работы психологически ориентированных эстетиков своего времени (прежде всего – Г. Т. Фехнера); но его реальный кругозор намного шире. Гроос прекрасно знал эстетические учения И. Канта, Ф. Шиллера, Ф. Т. Фишера, А. Шопенгауэра, Н. Гартмана и других философски мыслящих авторитетов в этой области. Все те положения немецкой философской эстетики, которые могли пригодиться для построения эстетики психологической, были им тщательно изучены, переосмыслены и использованы по назначению. Гроос не раз говорил, что он не претендует на новизну каждого из высказываемых им положений, известную оригинальность составляет лишь рассмотрение их в новом ракурсе, в системе новых связей.

Примечательный факт: за сто лет до Грооса И. Кант считал необходимым перевести эстетику с зыбкой (!) почвы психологизма и английского эмпиризма на прочное (!) основание философского критицизма, философской дедукции. Так, оценивая теорию возвышенного Э. Берка, изложенную в его известном трактате, Кант писал: «Как психологическое наблюдение этот анализ явлений нашей души необыкновенно хорош…»[78], но психологизм, согласно Канту, привязывает нас к наличному опыту, к эмпирии, лишая тем самым права говорить о необходимом и должном в суждениях вкуса. «Итак, пусть эмпирическое разъяснение эстетических суждений кладёт начало, чтобы собирать материал для более высоких изысканий»[79], – заключал кенигсбергский философ. И вот теперь, в конце XIX века, Гроос реинтерпретирует учения Канта и Шиллера – этих двух мыслителей в особенности – прямо противоположным образом, т. е. в психологическом ключе. Спираль истории эстетической мысли вышла на новый виток своего развития.

Главным предметом эстетики Грооса является не, как можно было ожидать, процесс эстетического и художественного творчества, а процесс эстетического восприятия и переживания («эстетическое созерцание»). Такой акцент сделан учёным, вероятно, ради того, чтобы держаться как можно ближе к чувственно данному, к непосредственно ощутимому в перцептивном процессе, тогда как область творчества всё ещё остаётся для нас слишком загадочной и таинственной.

Психологическая эстетика Грооса построена как последовательное осуществление ряда руководящих методологических принципов. Назовём главнейшие из них.

1. Эстетическое созерцание не представляет собой какой-то особой, отдельно взятой способности субъекта; оно обеспечивается совместной работой всех обычных психологических механизмов личности, однако применяемых особым образом, при специфических предпосылках и условиях.