Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

В искусстве игровое начало преобладает лишь на этапе его зарождения, становления. Зрелое, развитое искусство – уже не просто самодельная, беззаботная игра. Преодоление сопротивления материала требует от художника огромных усилий. В развитой художественной деятельности игровое начало соединяется с преобразующим, сознательным.

Иллюзорность эстетической видимости в понимании Грооса есть нечто особое, специфическое. Это не настоящий самообман, не тождество иллюзии и реальности, а именно двойственность, одновременное пребывание субъекта в двух мирах – реальном и воображённом. У играющего всегда присутствует сознание того, что «я играю» – я сам, по своей воле вошёл в это состояние и так же, при желании, могу из него выйти.

«Эстетическая видимость», «игра воображения», «эстетическое одушевление» – понятия, не новые для эстетической теории. Но Гроос наполняет их новым, нетрадиционным содержанием. Трактуя эти понятия в психологическом плане, он выводит всю проблематику объект-субъектного взаимодействия в эстетическом созерцании на личностный уровень, на уровень высшей инстанции – «Я».

Благодаря внутреннему подражанию объект становится носителем определённых настроений; последние же суть проявления личности, её целостные психические состояния. «Одушевление» («вчувствование») превращается в «олицетворение».

Гроосом чётко сформулирована очень важная для психологической эстетики идея «раздвоения Я» – на Я реальное, эмпирическое и Я созерцающее. Субъектом внутреннего подражания и эстетического созерцания является именно второе, воображённое Я. «Вчувствованное» в объект Я есть, согласно представлению Грооса, как бы ответвление или двойник созерцающего Я, его, как мы сказали бы сейчас, подсистема. В одном месте своего труда автор говорит о «щупальцах души», которые она может то выпускать, то вбирать в себя; этот образ удачно передаёт суть идеи «раздвоения Я».

«Личностная» ориентация эстетики Грооса – несомненный факт. И всё же липпсовского крайнего вывода о «самонаслаждении субъекта в форме объективации переживания» мы в ней не находим. Гроос признаёт важную детерминирующую роль в эстетическом созерцании чувственно данного, формы самого предмета. Форма реального предмета задаёт некие константы внутреннему подражанию, ограничивая деятельность воображения. На этом основании Гроос производит разграничение между эстетическим созерцанием природы, с одной стороны, и внутренним подражанием, осуществляемым художником, – с другой. Во втором случае воображение действует более свободно, оно превращается в художественную «фантазию».

Эстетическое созерцание имеет место, согласно Гроосу, только там, где существует длительное сосредоточение внимания субъекта на эстетической видимости. «Эстетическое созерцание есть внутреннее подражание тому, что дано извне, – подражание, путём которого сознание создаёт себе внутренний образ – эстетическую видимость и свободно (spielend) предаётся процессу создания этой видимости. Лишь там…. где душа со всей силой сосредоточена на внутреннем подражании, возникает эстетическое наслаждение. В реальной жизни воображение видимости служит реальным интересам. Оно совершается не само для себя, не как игра, имеющая самостоятельное значение… Эстетическое созерцание требует, напротив, чтобы мы всею душой предались игре и при этом забыли бы все заботы, желания и стремления, которые мы выполняем во вне-эстетическом состоянии»[80].

Гроосовское решение вопроса о соотношении эстетического и внеэстетического начал предопределено принципом «монархического устройства сознания». Если устройство сознания именно таково, то «чистое» эстетическое созерцание в действительности невозможно. (В этом пункте Гроос решительно расходится с Кантом). Формирующееся эстетическое созерцание с самого начала сталкивается с внеэстетическими факторами, утверждает Гроос, однако оно не отбрасывает и не уничтожает их, а возвышает до одухотворенного уровня и уже в таком виде включает в себя. Эстетическое и внеэстетическое, таким образом, сосуществуют в составе некоторого единства, но не на паритетных и мирных основаниях, а в условиях напряжённого доминирования первого над вторым.

Психологическая установка Грооса-эстетика побуждает его по-новому осветить проблему содержания и формы эстетической видимости. «Так как форма с эстетической точки зрения есть внутренний процесс, то она должна поэтому рассматриваться изнутри, и это “внутреннее” составляет её содержание»[81]. Эстетическая форма и эстетическое содержание возникают в процессе внутреннего подражания. Анализируя представленческий аспект содержания, учёный выделяет различные его ступени или слои: содержание «ассоциативное», «символическое», «типическое», «индивидуальное». О каждом из них им высказано немало глубоких замечаний и суждений.