Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Жанровая природа «Слова» характеризуется в тексте тремя терминами: «повесть», «песнь», «слово». Хотя чаще других повторяется наименование «песнь» (очевидно, в силу близости его к наиболее устоявшемуся, привычному длятоговременижанровому образованию), все же в полной мере жанровая специфика этого произведения выражается совокупностью перечисленных определений. Термин «повесть» соответствует собственно эпическому, «песнь» – лирическому или, точнее, лироэпическому, «слово» – ораторско-публицистическому слагаемому, аспекту произведения. «Слово» представляет собой триединство этих начал, взаимодополняющих и взаимопроникающих, пронизывающих друг друга.

Когда утверждают, что началом, на основе которого в данном случае осуществляется жанровый синтез, выступает лиризм, с этим, в принципе, можно согласиться. Вопрос в другом: как понимать лиризм – как нечто чуждое ораторско-публицистическому пафосу (признание последнего системообразующим элементом означало бы, по мнению некоторых, недопустимую рационализацию, логизацию «Слова») или же как его своеобразное продолжение и развитие? Ведь наряду с лирикой интимной, эмоциональной по преимуществу, существует лирика гражданственная, во многом опирающаяся на энергию мысли, публичного слова. Что касается «Слова о полку Игореве», то, думается, именно присущий ему публицистический пафос составляет главнейший нерв его лиризма. Замечательный поэтический памятник Игоревой рати – это и повесть и песнь, но прежде всего – слово. Несомненны нити, связывающие его со «Словом о законе и благодати» митрополита Илариона и другими выдающимися образцами ораторского искусства XI–XII вв.[149] Не случайно даже К. Маркс услышал в героическом эпосе Древней Руси «призыв»[150]. Да и как не услышать его, если «злато слово» Святослава Киевского вместе с последующими обращениями к князьям самого Автора составляет сердцевину всей поэмы. В то же время публицистика «Слова» остается, конечно, художественной, поэтической.

Подлинная разгадка жанрового своеобразия «Слова», полифоничности его звучания при несомненной художественной целостности заключена в его страстности, ярко выраженной тенденциозности, которые отнюдь не противопоказаны настоящему искусству. Автор хотел, чтобы его слушатели и читатели – князья, дружинники – вновь пережили в душе перипетии Игорева похода, осознали горький смысл произошедшего и ужаснулись тому, как княжеские распри, обессиливая Русскую землю, делают ее трагически незащищенной от набегов половцев, воинственных соседей-степняков. Эта тревожная, лично переживаемая Автором мысль – о взаимозависимости внутренних и внешних бедствий Руси XII в. – повторена в «Слове» трижды. (Дважды печальным рефреном звучит она при описании последствий поражения Игоря для Русской земли, в третий раз играет роль ударной концовки обращения к князьям.) Одновременно Автор считал своим долгом воззвать к единству. Он обращается к целому ряду князей поименно, чтобы, найдя к каждому свой подход, попытаться убедить в пагубности междоусобиц и вдохновить на достижение единства в самом неотложном и действительно общерусском деле – военном противостоянии половцам. Этой центральной идее подчинено все многообразие используемых в «Слове» художественных средств, все богатство соединившихся в нем жанровых начал.

В составе «Слова» можно выделить следующие основные структурно-композиционные единицы: 1. Зачин. 2. Лироэпический рассказ о походе Игоря, вплоть до его печального финала – поражения и пленения князя. 3. Апология Святослава Киевского как идеализированного защитника общерусских интересов и наиболее естественного верховного координатора военных усилий русских князей (включая сюда «злато слово» Святослава и призыв к князьям). 4. Выдержанный в духе народно-поэтической традиции рассказ о бегстве Игоря из плена, о радостном воссоединении «головы» (князя) с «телом» (Русской землей). 5. Заключительная здравица в честь князей и дружинников – защитников Русской земли от «поганых», язычников. Четко отграничены, однако, только четвертый и пятый фрагменты; в других случаях начала и концы структурных единиц, накладываясь друг на друга, делают разграничительные линии несколько размытыми, условными