Эстетика пространства

Чувство лада в домашнем пространстве свидетельствует о той форме гармонии человека с собой и с миром, которое доступно человеку патриархального (традиционного) общества. Домашний уют также дает ощущение гармонии и покоя, но это другая гармония и другой покой; они соответствуют ожиданиям человека, освободившегося от власти патриархально-родового уклада. Уют – это не космологически заданный, а индивидуально найденный (нажитый) порядок, это чувство гармонии, связанное с обжитостью интерьера человеком как частным лицом.

Человек Нового времени и чувство уюта. Вхождение уюта как слова, понятия и ценности в европейский культурный универсум связано с процессом прогрессирующего «разволшебствления» мира (М. Вебер) и формирования новой, буржуазной культуры, нового (гуманистического) мировосприятия^[212]. Единство человека и мира нарушилось, мир как Целое стал проблемой. В ситуации, когда отношение к Целому не определено, не структурировано традицией, а только задано, когда человек чувствует себя одиноким и потерянным, уют становится экзистенциально востребованным, ценным, значимым. Человек, выпавший из мифологически или религиозно-мифологически осмысленного мира, открывает для себя мир-как-проблему и в то же время открывает духовное измерение в себе самом, в глубине своего «Я». Мир, Целое – это проблема духа.

В домашнем быту, в пространстве повседневной жизни тяга затерянного в бесконечном пространстве человека Нового времени к цельности, осмысленности, надежности нашла выражение, в частности, в тяге к уюту как месту, где внешнее и внутреннее, человек и мир гармонизируются, где мир сворачивается до пространства человекоразмерного интерьера.

Уют как чувство и ценность был открыт в конце восемнадцатого столетия. Особенно важную роль в этом открытии сыграл сентиментализм, обративший внимание европейцев на повседневную жизнь «маленького человека», на его чувства и мысли как на предмет, достойный внимания литературы и высокой культуры. Романтизм же (если использовать этот термин в значении особого периода в истории европейской культуры конца XVIII— первой половины XIX века) «драматизировал», «героизировал» и «демонизировал» самочувствие сентиментального человека.

Известно, что романтическое сознание может разворачиваться в двух модусах: бунтарско-революционном, устремленном в будущее, и ностальгическом, устремленном в прошлое. Романтическая устремленность к Иному связана с тем, что в настоящем романтический человек ощущал себя «не на месте». В современности ему, по его внутреннему убеждению, не доставало самого главного – жизни под знаком абсолютного, безусловного, вечного.

Историзм как важнейший аспект романтического мировосприятия, был следствием утраты традиционного сознания, для которого мир – это дом, созданный Господом. Но если мир перестает восприниматься как сотворенный Богом, а история человечества – как история, провиденциально направленная к апокалипсису и Страшному Суду, значит, религиозное сознание разрушилось. Прошлое и будущее – это теперь не история отношений Бога и человека, а история, подчиненная имманентным законам общества и природы. Прошлое разных эпох – это не просто разные события, это разные культурно-исторические миры. Античность – одно, Средние века – другое, Новое время – третье… Романтический историзм – прямое следствие бездомности, а-топичности человека, оторвавшегося от сакрального центра культуры, это невесомость сущего, разогнавшего свою субъектность до скорости, на которой сила тяготения традиционного (сакрализующего мир) сознания оказывается преодоленной. Историзм романтиков – это временной модус бездомности и бесприютности человека позднего модерна. Именно в девятнадцатом столетии, в романтическую эпоху эстетика уютного расцветает и в русской культуре^[213].

Разрушив наивность традиционного (в нашем случае – христианского) сознания, homo romanticus осознал ценность утраченного и затосковал по целостному миропониманию. Именно в тот момент, когда органическая вселенная Традиции была утрачена, родилось и стремление вернуть утраченное, возникла тяга к тому, что просто есть, что говорит само за себя.

Перестав быть данностью, Целое оказалось философски и эстетически проблематичным и переместилось в сферу заданного… В эпоху интенсивной рационализации повседневности и радикального разрыва с традиционным образом жизни и религиозным миропониманием чувство уюта стало желанным чувством.