Эстетика пространства

Развитие капитализма, бурный рост индустрии и революционные изменения в средствах передвижения изменили облик крупных промышленных центров Запада. Город прежних времен не похож на крупный город конца XIX – начала XXI века. Выраставший на перекрестье торговых путей город доиндустриальной эпохи был органическим целым, его крепостные стены, подобно годовым кольцам дерева, стягивались вокруг собора и рыночной площади. Этот органический город сегодня перестал существовать, растворился в пространстве, застроенном домами новой, промышленной «архитектуры»^[214]. Главная особенность города нового типа – его несоизмеримость с человеком. Такой город уже нельзя охватить взглядом, забравшись на колокольню или на крепостную башню, он не вписывается в ландшафт так, как вписывался в него город доиндустриальной эпохи. Ситуация поменялась радикально: теперь не город приспосабливается к природе, а природа приспосабливается к поглотившему ее городу, растекшемуся по ландшафту, подобно нефтяному пятну на водной глади. Такой город невозможно «знать, как свои пять пальцев», даже если живешь в нем многие годы. Над ним не царит городской собор, и горожане в праздничные дни не собираются на его центральной площади. Домя в нем (если оставить в стороне исторический центр и пригороды) таковы, что человек возле них чувствует себя подавленным их бесчеловечной размерностью. Формы зданий однообразны, геометрически правильны и, если так можно выразиться, навязчивы: от них некуда отвести глаз, потому что нет возможности отойти в сторону и посмотреть на строение с большой дистанции^[215]; скопления домов в новых жилых районах не образуют дворов, которые объединяли бы соседей и воспринимались бы как продолжение (расширение) дома, квартиры. «Свое», «домашнее» – это то, что находится за входной дверью. Однако дегуманизация жизненной среды на уровне городского пространства не завершается, она идет дальше, глубже, проникая в устройство домашнего интерьера.

«Открытость новому»: дом как место по утилизации вещей и знаков. Дом сегодня перестал (перестает) быть «тихой гаванью», в которой люди спасаются от суеты и сутолоки «мира». Он превратился (превращается) в центр по утилизации постоянно обновляемых мебели, бытовой техники, одежды и иных продуктов серийного производства, с одной стороны, и в телекоммуникационной узел – с другой. Это не то место, где воспитывают детей, ведут домашнее хозяйство, общаются с близкими и друзьями, музицируют и читают книги (такое, конечно, случается, но все реже), теперь это пространство, в котором производитель товаров и услуг превращается в усердного их потребителя. Вещи, образы, информация непрерывным потоком входят в дом и вскоре из него выходят (выводятся). Укромность жилища оказывается под вопросом. Хотя стены в доме имеются, они становятся все более прозрачными, проницаемыми для вещей и информационных потоков. Считается, что вещи следует использовать (утилизовать) как можно скорее с тем, чтобы освободить место для новой порции «контента» (вещи – это переменная дома, его содержание/содержимое).

Общественные институты, обслуживающие экономику желаний, побуждают к постоянному и ускоренному пересмотру «стандартов потребления» и требуют обновлять парк вещей в режиме non stop: на одном диване долго засиживаться не стоит, необходимо заменить его на более современный, удобный, престижный, красивый; не стоит тратить время на перечитывание старых книг, лучше прочитать новую книгу, ту, что на слуху, а еще лучше познакомиться с текущими новостями…

Даже то время, которое вещи находятся в доме, они не осваиваются человеком (не осваиваются душевно и символически), не делаются для него «своими», не «срастаются» с ним. Тот, чье внимание захвачено происходящим на экране телевизора или монитора, присутствуя (телесно) дома, психологически отсутствует: его внимание поглощено тем, что происходит на светящейся поверхности экрана… Телевизор и компьютер изымают человека из реального пространства и погружают его в пространство виртуальное…^[216]