Эстетика Ренессанса. Статьи и эссе (СИ)

«Отец рассказывал, что если кто-либо из рода Домонтович приезжал в псковский монастырь, то монахи звонили в его честь во все колокола, и я в детстве очень хотела попасть в Псков, чтобы в мою честь звонили колокола». (Там хранились мощь святого Довмонта и его победительный меч. Князь Довмонт Псковский (XIII век), принявший монашество, был признан церковью святым Тимофеем Псковским.) Между тем один из дедов Шуры Домонтович был финн, простой крестьянин, босиком пришедший в Петербург и сколотивший себе состояние на поставках леса. Мама напоминала ей: «Твой дедушка был простой крестьянин... Ты этого никогда не забывай» (так она учила «с уважением относиться к прислуге»)

«Когда я говорю о 80-х годах, я невольно вспоминаю большую гостиную в квартире родителей. Три высоких окна, между ними зеркала, а на их подставках тяжелые бронзовые канделябры. Мебель голубого плюща, тяжелая, добротная. В углу изразцовая печь. Налево от гостиной кабинет отца, направо - столовая...»

«Я любила учебу и очень хотела с успехом сдать экзамены. У меня было радостное чувство. Вот я, Шура Домонтович, стою на пороге настоящей жизни. Еще несколько шагов, и я буду взрослая молодая девушка...» (Аттестат зрелости даст ей возможность стать учительницей, и она мечтала уехать «в глухую деревню, далеко от Петербурга, далеко от родных и друзей», просвещать крестьянство, «как героиня романов тех годов». Можно подумать, Шура Домонтович росла в советское время.

Это тот же портрет, что «Девушка, освещенная солнцем», или «Девочка с персиками»... Какое особенное время! Серов уловил самый дух того времени и юности. Но Шура Домонтович вскоре вышла замуж, откуда у нее фамилия Коллонтай. При крещении она была записана случайно мальчиком, что выяснилось, когда выходила замуж. И все же в этом анекдоте - как ни странно! - был какой-то смысл. Коллонтай - женственно-прекрасная, все же в чем-то имела мужской нрав; уж совсем точно, Коллонтай - это лорд Байрон в юбке, и характер, и судьба - одни и те же (не буквально, конечно; о характере Байрона должно судить по его письмам и дневникам, а не по легенде.)

Неудивительно, что Коллонтай ушла в революцию, при этом она активно выступала в революционном и женском движении не только в России, но и в странах Европы. А после Октябрьской революции она стала послом Советского Союза, владея языками, обладая умом и обаянием женской красоты. Ее называют Валькирией революции, ныне много на нее клевещут, но она сотворила себя, свою личность в полном соответствии с великой эпохой.

Несомненно здесь следует вспомнить и о княгине Зинаиде Николаевне Юсуповой, образ которой запечатлел Серов с восхищением, или о другой Зинаиде Николаевне, поэтессе Гиппиус, с ее красотой, талантом и с сознанием, что она родилась мужчиной, только с женским телом, или о Зинаиде Евгеньевне Серебряковой, племяннице Александра Бенуа, которая слегка выправила в условиях распада форм искусства искания и достижения мирискусников, воссоздав классическую традицию, с ее обрашением к натуре, вплоть до обнаженного женского тела, и к детству и юности, к лучезарному цвету жизни, вопреки скудным условиям существования в годы войн и революций.

В 1924 году Серебрякова уехала в Париж, оставив в России своих четверых детей, думала ненадолго, думала подзаработать там, но ничего из этого не выходило, она продолжала работать плодотворно, затем двое детей к ней приехали, затем началась война, - для нее путь в Россию никогда не был закрыт, но она умерла на чужбине. Если всего этого не знать, можно подумать, Зинаида Серебрякова не покидала Россию, разве только для поездки в Африку, ее живопись в большей мере, чем кого-либо из художников ее времени, предстает как советское искусство - с сельскими видами и крестьянами (еще до революции), с его достоверностью без всякого излома и с доверием к миру детей и театра.

Из Парижа она писала дочери Татьяне, начинающей художнице: «Не падай духом и рисуй, моя любимая, как можешь, не думай ни о чем, а лишь бы быть ближе к тому, что видишь. Если не будет «мастерства», а просто, даже «наивно», это все равно ценно... а потом, кто знает, когда-нибудь «придет» и «мастерство»!

К тому же, у кого оно сейчас есть? Если сравнивать настоящее время, беспомощное (во всем) в искусстве, с прежними веками, то ведь все никуда не годится, а все-таки мы продолжаем рисовать...»  Как видим, Серебрякова противостояла всевозможным изыскам модернизма вполне в русле развития советского искусства, и ныне мы видим в ее наивно-свежей и чистой живописи начало и венец русского искусства XX века.

Ее искусство серьезно, весело и красочно, как комедии 30-50-х годов. Ее живопись театральна без изломов мирискусников, близка к природе, наивна и свежа, как весна и юность, и блещет красотой, в чем я узнаю свое мировосприятие и мироощущение, присущее советской эпохе, вопреки войне и скудным условиям быта, когда природа и человеческая красота во всех ее проявлениях особенно ценны, то есть бесценны, как сама жизнь.