Эстетика убийства

«Нет места на театральной сцене примитиву кровавого преступления, – сказал он. – Оставь это нам, писателям и сценаристам. Это не дело театра. Смерть не может быть условной. Она слишком очевидна. А театр – великая условность. В нем смерть лишь иносказание, а у тебя тут крови много, слишком много для искусства!».

Но я всё равно ставил ту пьесу. Ее, между прочим, написал один небесталанный драматург. Он считал иначе, чем Игорь Волей. В ней был серийный убийца, серийное преступление. Это был маленький горшочек, в котором я выращивал маленький баобаб. Истинный же, гигантский баобаб вырос рядом, а я и не заметил. У меня была попойка в это время… Баобаб рухнул всей своей тяжестью на Игоря.

…Надо срочно позвонить тому сыщику. Боже! Как же его звали? Мертелов! Максим Мертелов. У него глаза… Этот поймет.

Нужно ехать! К ним, на Петровку… Он же определенно оттуда. И спросить на входе, у охраны.

Я поднимаюсь и иду к двери, быстро собираю документы на машину, ключи, беру мобильный телефон, еще что-то… Останавливаюсь быстро записываю в блокноте и сую его в карман: «Германн, чайный, грузчик, ангина». Это, чтобы не забыть, чтобы грело, беспокоило, чтобы торопило. Я всегда так делаю. Ставлю пьесу, но сначала – несколько слов, основных, толчковых. Это – как название романа у Игоря. Есть название – есть уже роман. Хоть еще и не написан, хоть еще и в голове. Он мне так говорил. Он был Учителем! Моим Учителем! Долг ученика спросить с убийцы!

Открываю дверь и выхожу…

История второго преступления

А имеют ли преступления свои особые истории? Не слишком ли это доверчиво с нашей стороны думать, что они – то самое явление, которое вправе стоять в ряду обыкновенных общественных отношений.

Как уже было сказано, преступления похожи друг на друга, как животные одной породы. Только одни крупнее, другие мельче. Но кусаются, либо царапаются, либо бьют копытом все.

Хуже всего бывает, когда преступления выстраиваются в ряд. Их обычно называют сериями. Они становятся городским кошмаром. Серия формирует мистический сценарий, а так как мистика чаще всего необъяснима, то и пугают эти серийные преступления как кладбищенские ужасы.

Тот, кто их свершает, наслаждается паническими страхами горожан. Он и сам начинает верить в мистику преступления. А себя даже может возомнить рукой божьей. В особых же, в самых клинических случаях – звериной лапой сатаны. Это одна из самых опасных патологий психики, в основе которых не просто бред сумасшедшего, а глубокое повреждение того, что зовется социальным самосознанием, определением своего места в системе человеческих отношений. Сопровождается это, как правило, долгим и настойчивым изучением религиозной и атеистической литературы, разного рода темных философий, подвергающих сомнению церковные догмы в том виде, в котором они официально приняты. Это – подмена нравственных ценностей, их переосмысление в сторону негативных оценок. Подобные люди очень часто обладают высоким интеллектуальным потенциалом, и в то же время они глубоко ущербны, несчастны, одиноки.

Многие психиатры считают, что в основе таких помешательств лежит всё та же сексуальная патология, имеющая тяготение к садомазохистским и некрофилическим отклонениям в психике. Возможно, это так и есть, в подавляющем большинстве случаев. Но при этом природа сумасшествия не требует от психопата какого-либо утонченного интеллекта. Тут всё прямо: искажение интимных, личностных самооценок, торопливое, поверхностное философствование по этому поводу, имеющее на самом деле своей целью скрыть истинную природу расстройства, и далее сразу следует жесточайшая серия преступлений.

У людей же с развитым интеллектом всё куда сложнее. Они осознают, в конечном счете, истинную природу болезни, то есть ее острую сексуальную основу; но тем настойчивее они копаются в сложных философских догмах и даже в учебниках психиатрии. Когда в их головах складывается цельная картина, они сами ставят себе, как им кажется, верный диагноз и даже возводят его в ранг собственной, талантливой философии. Тем самым они скрывают от себя так же, как их неинтеллектуальные собратья по болезни, истинную причину заболевания. С этого момента они неудержимы. И в то же самое время, расчетливы и предусмотрительны.

Олег Павлер, постановщик оригинальных пьес на нескольких московских малых сценах, давно думал о драматическом произведении, в котором мистический ряд жестоких серийных преступлений показал бы не столько суть того, что происходит, сколько суть того, кто и зачем это делает. Ему это почти удалось. Да вот смерть помешала.

Сыщик Максим Игоревич Мертелов по прозвищу Наполеон, подполковник уголовного розыска.