Эстетика. Учебник для бакалавров

Фотохудожница Ш. Левайн просто пересняла чьи-то знаменитые фотоснимки и представила их как свои, не скрывая, впрочем, имя автора фотографий. Новые фотографии выглядели точно так же, как оригиналы. Как пояснил замысел художницы один критик, ее целью было поставить под сомнение культ авторской личности. Она не только выразила постмодернистское равнодушие к личности и человеку, как таковому, но и выступила, как она заявила, против «капиталистических понятий собственности и права», добавив, что «патриархальная концепция авторства связана с мужской самонадеянностью»[373]. Давно сделанные фотографии, но подписанные совершенно новым и неизвестным именем обычный зритель воспринимал с удивлением и расценивал их как откровенный плагиат.

Наиболее яркое выражение постмодернистского представления о художнике дает, пожалуй, искусство перформанса. В нем сам художник и его аудитория нередко выступают как составные части произведения искусства.

Немецкий художник Й. Бойес стал инициатором искусства «одноразового использования» и искусства «репродуцирования». Он ставил свою подпись на самых обычных предметах и кусках бумаги. Традиционное и модернистское понимание художника как человека, создающего уникальные и представляющие определенную ценность произведения искусства, не только ставилось под сомнение, по попросту высмеивалось. Бойес подписал и продал также некоторое количество промышленных товаров, подтвердив тем самым девиз, что «искусством может быть все, что угодно».

Это был удар не только ио традиционному пониманию произведения искусства, но и ио индивидуальности и статусу художника. Отказавшись от всех художественных условностей — стиля, техники, труда, творчества, Бойес сохранил только одну художественную условность: художник подписывает, и если удается, то и продает, свои работы. Подписывая предметы, сделанные не им, Бойес тем самым разрушал, как он полагал, стереотипное представление о роли художника.

В дальнейшем Бойес вознамерился «слиться» со своими произведениями. Он вымазал лицо медом и золотой краской и попросил запереть его в музее, где он ходил взад и вперед с дохлым зайцем в руках и объяснял ему смысл выставленных в музее картин. Из трех частей, из которых, как всегда принято было считать, слагается ситуация создания и восприятия произведения искусства — художника, его произведения и аудитории, — осталась только одна часть, а именно сам художник. Его трудно назвать даже «художником» в обычном смысле этого слова, поскольку он не представлял никакого созданного им произведения (кроме, разумеется, самого себя в меде и золотой краске) и не претендовал непосредственно на какую-либо аудиторию, состоящую если не из людей, то хотя бы из каких-то других живых существ.

В другой работе «Я люблю Америку, и Америка любит меня» художника завернули в войлок, посадили в самолет и доставили в Нью-Йорк. По прилете его, все еще завернутого в войлок, вынесли из самолета, доставили прямо в музей и поместили в комнату с живым койотом, призванным, по замыслу художника, символизировать американских индейцев и все другие «жертвы американского тоталитаризма». Завернутый в войлок художник расхаживал вокруг животного, отбивал ему поклоны, трогал его изредка палкой, а затем ложился на соломенную постель. Здесь опять-таки ситуация создания и восприятия художественного произведения представлена парадоксально: есть завернутый в войлок человек, претендующий на имя художника, но не создающий никакого произведения и не представляющий его публике.

Первостепенная задача художника-постмодерниста — вызвать шок и возмущение, заставить аудиторию чувствовать себя неуютно, а все остальное общество — враждебно. Художник насмехается не только над традиционными представлениями об искусстве и о самом себе. Он подвергает сомнению сами устои общества, так что производимый им шок можно рассматривать как своего рода подрывной политический акт.

Миметическая функция искусства, если она и присутствует, оказывается явно на заднем плане. Она решительно оттесняется другой ведущей задачей искусства — побуждением, включающим оценку аудиторией ситуации и внушение ей определенных чувств. И оценка, и внушение чувств, побуждающие к действию, предельно широки: они касаются представлений о художнике, произведении искусства, роли искусства в жизни, устоявшихся стереотипов этой жизни, возможно, весьма далеких от искусства.

Модернизм стремился к великой цели — единству художника и его произведения, искал свое видение истины, воспринимал миссию художника очень серьезно, и поэтому настаивал на строгой автономии искусства. Постмодернизм не принимает искусство всерьез, играет с ним и отнюдь не стремится к истине. Он подвергает сомнению старую концепцию авторства, «творческого гения», «неповторимости таланта» и т.п. и стремится сделать свою аудиторию полноправным соавтором того, что «творит» художник.