Эстетика. Учебник для бакалавров

Выдвижение на первый план эпатирующего аспекта искусства связано в первую очередь с изменением современной аудитории искусства, с вниманием к нему широких масс, тянущихся не только к созерцательному прекрасному, но и к удивляющему, возбуждающему, занимательному, выразительному и даже к откровенно шокирующему и эпатирующему. Еще одним фактором, способствовавшим смещению интереса от прекрасного к эпатажному, явилось возникновение подлинно массовых видов искусства, и прежде всего кино, а также обеспечиваемая современной техникой возможность широкого репродуцирования всех — даже длящихся порой всего минуту и не допускающих повторения — явлений, связанных с искусством.

На эту сторону дела еще в 30-е гг. прошлого века обращал внимание В. Беньямин: «Массы — это матрица, из которой в настоящий момент всякое привычное отношение к произведениям искусства выходит перерожденным. Количество перешло в качество: очень значительное приращение массы участников привело к изменению способа участия»[60]. Не следует смущаться тем, замечает Беньямин, что первоначально это участие предстает в несколько дискредитированном образе. Было немало тех, кто страстно следовал именно этой внешней стороне предмета.

Наиболее радикальные из них упрекали кино за ту форму участия и сопереживания, которую оно пробуждает в массах. В частности, Д. Дюамель называл кино «времяпрепровождением для илотов, развлечением для необразованных, жалких, изнуренных трудом созданий, снедаемых заботами... зрелищем, не требующем никакой концентрации, не предполагающим никаких умственных способностей... не зажигающим в сердцах никакого света и не пробуждающим никаких других надежд, кроме смешной надежды однажды стать “звездой” в Лос-Анджелесе»[61].

Развлечение и концентрация. В сущности, указывает Беньямин, — это старая жалоба, что массы ищут развлечения, в то время как искусство требует от зрителя концентрации. При изучении кино нужно еще проверить, можно ли опираться на такое представление об искусстве. Развлечение и концентрация составляют противоположность, позволяющую сформулировать общий вывод: тот, кто концентрируется на произведении искусства, погружается в него, входит в это произведение; развлекающиеся же массы, напротив, погружают произведение искусства в себя.

Наиболее явственно это происходит в архитектуре. Она всегда представляла прототип произведения искусства, восприятие которого не требует концентрации и происходит в коллективных формах.

Законы восприятия архитектуры особенно поучительны, полагает Беньямин, для современного искусства. Она сопровождает человечество с древнейших времен. Многие формы искусства возникли и ушли в небытие. Трагедия появилась у греков и исчезла вместе с ними, возродившись только несколько веков спустя. Эпос, истоки которого вообще невозможно проследить, угасает в Европе с началом Возрождения. Станковая живопись была порождением Средневековья, и ничто не гарантирует ей постоянного существования. История архитектуры продолжительнее истории любого иного вида искусства. Она воспринимается двояко: через использование и восприятие, или, иначе говоря, тактильно и оптически. Для такого восприятия не существует понятия, если представлять его по образцу концентрированного, собранного восприятия, которое характерно, например, для туристов, рассматривающих знаменитые сооружения. В тактильной области отсутствует эквивалент того, чем в области оптической является созерцание. Тактильное восприятие проходит не столько через внимание, сколько через привычку. В случае архитектуры она в значительной степени определяет также оптическое восприятие. В своей основе оно осуществляется гораздо больше походя, а не как напряженное всматривание. Но это выработанное архитектурой восприятие в определенных условиях приобретает каноническое значение. Задачи, которые ставят перед человеческим восприятием переломные исторические эпохи, заключает Беньямин, вообще не могут быть решены на пути чистой оптики, т.е. созерцания. С ними можно справиться постепенно, опираясь на тактильное восприятие, через привыкание.