Эстонская новелла XIX—XX веков

— Да уж побольше, чем у твоих солдат. Тийу хоть глаза закрывает, а твои солдаты никогда не закрывают — стоят ли они, лежат ли.

И Марет, взяв свою розовощекую Тийу, несколько раз опустила и подняла ее перед братом, и глаза куклы закрывались и открывались, как будто она то засыпала, то просыпалась, то умирала, то оживала, повинуясь движению рук девочки.

— Да ведь она сейчас не от бомбы падает, — снова попытался возразить Ууно. Но Марет словно только и ждала этих слов. Она немедленно поставила Тийу на пол и сказала:

— Стреляй, чтобы она упала. Тогда и увидим, закроются у нее глаза или нет.

— Но ведь Тийу девочка, а мои солдаты в девочек не стреляют, — сказал Ууно.

— Это ничего, что девочка, теперь и в девочек стреляют, — сказала Марет и, помолчав, добавила, чтобы приободрить брата:

— Ведь папа читал в газетах, что теперь стреляют и в женщин и в детей. Почему же в девочек нельзя?

Это убедило Ууно, и он стал собирать с пола деревянные снаряды, чтобы расстрелять Тийу; та, словно великан, стояла рядом с пехотинцами и всадниками. Голубые глаза ее были широко раскрыты, золотистые косы перевязаны розовой шелковой лентой, красная юбка широко разлеталась, словно поддуваемая ветром. Но когда пушка была уже наведена и снаряд лежал в стволе, Марет сказала:

— Только в глаза ей не стреляй, они у нее очень чувствительные. Ты ее так урони.

— Иначе ее не повалить, только выстрелом в голову — Тийу же очень большая, — высказал предположение Ууно.

— Ничего, повалишь, — заявила Марет. — Тийу ведь не мужчина, и сил у нее не так уж много. Она едва на ногах стоит.

Ууно выпустил первый снаряд, и он пролетел мимо. Второй задел лишь юбку Тийу, не причинив ей никакого вреда. Она стояла, как юная богиня, широко раскрыв глаза, словно земные дела ее не касаются. Следующий снаряд попал Тийу в грудь, она покачнулась, но устояла.

— Я тебе сразу сказал, надо стрелять в голову, а то она не упадет, — объяснял Ууно.

— А ты стреляй, стреляй, ведь на войне тоже двумя-тремя выстрелами ничего не сделаешь, — подзадоривала брата Марет.

И Ууно продолжал обстрел. Но и выстрел в голову не сбил Тийу с ног, будто она была бессмертна.

— Вот бы мне пушку побольше, я ей показал бы, — сказал Ууно, посылая все новые и новые снаряды в синеглазую Тийу. И вдруг произошло чудо — снаряд угодил ей не в грудь, и не в голову, а только в руку, но Тийу упала, сначала как будто на бок, а затем, как полагается, на спину. Глаза ее закрылись.

— Готова! Убита! — в один голос воскликнули дети, а Марет добавила:

— Видишь, глаза у нее закрыты, — сказала она, — а у твоих солдат открыты.

— Ну и что же? — спросил Ууно так, словно уже забыл, о чем они недавно говорили.

— У них же нет души, если они умерли, а глаза не закрыли, — пояснила Марет. — А вот у Тийу есть. Как только ее сбил снаряд, глаза сразу закрылись.

— А почему она не кричит, когда ты ее бьешь? — спрашивает Ууно.

— У нее же не так много души, чтобы она еще и кричать могла, она только глаза закрывает, когда ложится спать или умирает. А твои солдаты умирают с открытыми глазами, совсем как животные. А они ведь не животные, у них, как и у нас, есть две руки и две ноги — значит, они люди.

— Но мы же дети, — попытался Ууно возразить сестре, — мама говорит, что мы дети.

Тут Марет не смогла ответить быстро и ясно. Она подскочила к солдатикам и опять стала доказывать, что, умирая, они должны все же закрывать глаза. Правда, под конец Марет так запуталась в своих объяснениях, что стала противоречить сама себе, но Ууно все же убедился, что у его солдат в самом деле меньше души, чем у Тийу. Это так его угнетало, что он решил непременно поговорить на эту тему с отцом. Почему именно с отцом, а не с матерью? Да потому, что рождественские игрушки обычно присылает Дед Мороз, а отец вроде находится с ним в каком-то тайном сговоре. Дед Мороз не любит иметь дело с женщинами, разве что на рождество иной раз чуть приоткроет дверь, сунет матери в подол мешок с подарками, а сам так и не покажется. Мать могла видеть только его спину, когда он неслышными шагами спускался с лестницы или выходил из ворот. Все казалось таким естественным, что Ууно в конце концов сказал отцу:

— Напиши Деду Морозу.

— Зачем? — спросил отец. — Ведь рождество уже прошло.

— У моих солдатиков нет души, надо ему написать об этом, — объяснил Ууно.

— Кто это тебе сказал? — удивился отец. — Первый раз слышу, что у солдат нет души.

— Марет говорит, что они не закрывают глаза, когда умирают, — пожаловался Ууно.

— Ах та-ак! — задумчиво произнес отец, а Ууно добавил еще:

А вот Тийу закрывает глаза, когда ложится спать или умирает.

— Кто эта Тийу? — спросил отец.

— Разве ты не знаешь? — удивился Ууно. — Тийу — это кукла Марет.

— Но ведь ее звали Маргареете.

— То было вчера, вчера она была немкой, а сегодня уже эстонка.

— Так быстро! — воскликнул отец.

— Марет говорит, что такое уж теперь время.

— Так, так, — согласился отец.

— Ну и теперь Марет говорит, что у ее Тийу больше души, чем у солдатиков, потому что она закрывает и открывает глаза.