Эстонская новелла XIX—XX веков

Странно. Если здесь до нас прошли люди, на дороге виднелись бы следы… Если коробку сунули на верхушку можжевельника раньше, дождь бы ее всю истрепал… Человек, который курил этот сорт сигарет, должен был идти из леса по заросшей тропе и туда же вернуться. Кто ходит сюда курить за пять-шесть километров от хутора, и почему он сунул бумажную коробку на верхушку одинокого можжевельника, который рос в устье тропы?

Я незаметно обратил на свою находку внимание пярнувца, который как раз шел рядом со мной. Он полагал, что это сделали ребятишки. Но когда я напомнил ему, что ведь поблизости ни одной семьи не живет, он подозрительно посмотрел назад через плечо, потом пристально на меня и тихо сказал:

— Ведут черт знает куда и зачем!

— Они-то знают. Только мы, наверное, совершили глупость…

Нам не дали времени на размышления. Зять, который до этого выступал проводником и заводилой, вдруг заспешил вперед, остановился, словно колеблясь, затем долго, явно слишком долго, раскуривал свой «Беломор». Остановились и мы… Ждали разъяснений. Их не последовало. Также ничем не выказали, видели ли они коробку «Примы» на макушке можжевельника или нет и кроется ли причина задержки в этом знаке или на самом деле папироса не загоралась. Попыхивая папиросой, зять зашагал дальше, не переставая рассказывать военному, как в старое время жили на болотном островке, и вообще о здешнем житье-бытье. Едва мы вышли к заброшенным полям, которые находились в нескольких десятках шагов от можжевельника с сигаретной коробкой, как он спросил у молодухи:

— Не знаю, придет ли сегодня Юри? В каком, собственно, месте у него эти раки?

— Придет, — заверила молодуха.

И тут зять объявил, что сам он уже несколько лет не бывал у Смертного ручья и не знает, откуда здесь, по правде, начинать ловить.

Такое известие было, конечно, странно слышать от человека, который всего лишь час назад заверял, что в Смертном ручье полно раков. Однако мы ответили с наигранным безразличием, что, мол, вода сама покажет, где ловить.

Прошли мимо нескольких развалин, заросших бурьяном и чертополохом. Молодая пара рассказывала, какую горячую баню однажды получили немцы от партизанского отряда возле первых болотных хуторов и как немцы потом безжалостно отомстили здешним жителям. Даже, детей и тех увезли куда-то. А сам Болотный остров, он, словно язычок, на несколько верст заползает в трясину, с краю попадаются ключи, из них и образуется Смертный ручей. Почему именно Смертный? Наверное, потому, что в старину боялись, мол, если кто пройдет через ручей в трясину с открытыми лунками, то там и останется… Может, кто и погибал. Болото требует жертв, даже сегодня, заверил зять. Возле третьего, более свежего пепелища объяснений не давали. Здесь дорожка делала крутой поворот, и перед нами открылось первоначальное неглубокое русло ручья с полоской сенокоса и узенькой ниточкой воды посередине. Это и был Смертный ручей, ручей с воистину таинственным духом, еле текущий, засоренный и заросший, с черной болотной водой.

В лазоревом закате пылало небо, грустно лиловела полоска леса за клоками незасеянных полей, поросших диким щавелем и спутанным чертополохом; быстро сгущались сумерки. Как только оборвался разговор, в ушах зазвенело томительное безмолвие. Невольно стало щемить сердце среди этих мертвых пожарищ, нехоженых дорог и заброшенных полей. В нос будто ударило горьковатым, тревожащим запахом гари. Может, он исходил от кустиков полыни вокруг пепелищ, может, шел с кладбища у излучины ручья или от болотного багульника на краю трясины. Или, может, вовсе от чего-то другого. Кто знает! Чувства иногда бывают странны. Наверное, чтобы развеять это неприятное ощущение, наш военный, оглядываясь, сказал:

— Может, тут и попробуем?

— Можно и тут — пока Юри не прибудет, — неопределенно протянул зять.

На прощупывающие расспросы пярнувца о том, что, мол, зачем нам Юри, у нас свои сачки-лягушки, ответили просто: Юри — работяга, он должен ехать этой дорогой и может сказать, где тут стоит ловить.

Сунем сачки в воду, попробуем и сами узнаем.

На это ничего не возразили. Мы спустились с обрыва на скошенный луг, чтобы приготовить сачки.

Интересно, кто здесь косит?

Пытливо оглядывались вокруг, но вслух вопроса не высказали. Нарезали ольховых палок и начали прикреплять к ним сачки. Зять, хоть он и подбил нас на эту ловлю, сам и пальцем не притронулся к спасти, рыскал по сенокосу, делая вид, будто ищет лягушек, однако ловить их тоже не ловил. Наконец, придя, очевидно, к какому-то твердому решению, он вернулся и приказал, чтобы молодуха пошла к развалинам, где росла одинокая липа.

— Стой там и смотри, чтобы Юри не проехал мимо.

Жена послушно поспешила на свой пост. Спустились уже довольно густые летние сумерки, и снизу, с сенокоса, дорога действительно плохо просматривалась. Кроме того, у подножия обрыва поднималась полоса тумана, которая повисла как раз на уровне груди между путником на дороге и теми, кто копошился на берегу ручья.