Эта безумная семейка (СИ)

  Когда мы вдвоем (Ворон захотел остаться с племянником хотя бы на неделю, тем более, что он теперь за него отвечает) возвращались на ту поляну, куда нас перекинули, Сергей тихо спросил, не выпуская меня из своих объятий:

  - Теперь поняла, зачем ты была нужна “нам там”?

  Я кивнула, по-прежнему улыбаясь. В голове крутилось столько мыслей, что они невольно путались, сталкиваясь друг с другом и переплетаясь, как два клубка, которых гоняет маленький котенок. Только что пережитые впечатления смешивались с воспоминаниями о том дне, когда в нашем доме впервые закричала Дашка, а они в свою очередь возвращали меня буквально на два часа назад, когда меня посетили те мысли о своем ребенке. Получалась сущая каша, но улыбаться она совершенно не мешала, и настроение тоже не портилось. Весь мир казался таким удивительным, словно это не маленький волчонок родился сегодня, а я родилась заново. Странное такое чувство... Его сложно передать, очень сложно. А ведь когда родилась Дашка, я такого не чувствовала даже близка. Хотя, что я тогда могла понять? Сама была ребенком. Или, все-таки, это сейчас было все по-другому?..

  Неожиданно Волк остановился и повернул меня к себе, серьезно заглядывая в глаза и заставляя мои мысли немного разбежаться. Положив руки мне на плечи, Сергей тихо прошептал:

  - Я тебя люблю. И я тебя никогда не оставлю, и всегда догоню, куда бы ты не вздумала убежать. Потому что я вижу, что ты тоже любишь меня. И моя жизнь без тебя – не более чем существование во имя долга перед Стаей. Ты моя жизнь...

  Час – разобраться в себе, пока еще тихо.

  Собачья вахта, холодно, скоро рассвет.

  В детстве в лесу рассвет пах земляникой.

  Теперь пахнет водкой, и разницы в принципе нет.

  Час – будто ночь, одиночество старит год за три.

  Сколько бы битв не кипело в твоей голове,

  Здесь каждый сам за себя, только выживет вряд ли.

  Дай мне надежду, будь на моей стороне.

  Ты слышишь, будь на моей стороне,

  Не надо приказов, я просто прошу.

  Знаешь, у меня никого больше нет,

  Я знаю вкус лжи, но сейчас я не лгу.

  Даже когда на губах твоих кровь,

  Даже когда я не прав,

  Даже когда я веду безнадежный заведомо бой,

  Даже когда ты не видишь ни целей, ни прав,

  Даже когда не останется сил,

  И я упаду в крови и грязи

  Ты слышишь, будь на моей стороне

  Всегда. Потому что я так просил.

  Знаю, что скоро утро взорвется рассветом.

  И это будет последний мирный рассвет.

  Здравствуй, дружок, ты хотел быть поэтом?

  Что же, прошу к амбразуре – теперь ты поэт.

  Были артерии трас и оазисы станций,

  Все, что увидеть успел, запиши и пора.

  Мирно живут только те, кому не за что драться.

  Ты стал слишком взрослым и понял, что это война

  Ты слышишь, с грохотом падает небо

  На плечи мои – мне долго не простоять

  Ты помнишь, ты же верил в поэтов,

  Один я не воин, но вместе нас уже рать

  Ты знаешь, мои баррикады всегда пустовали,

  Поэтому мне и не снятся лица друзей,

  Ты веришь мне? Меня столько раз убивали.

  Ни в чем не клянись, просто будь на моей стороне... [12]

  Глава шестая.

  Она вошла в зал, как выходит королева к гостям, словно сделала большое одолжение и совершенно не опоздала, это другие пришли раньше. Светлые волосы были идеально уложены, ни одна прядка не выбивалась из шикарной волны. Черный костюм, одетый в качестве траура, элегантно облегал фигуру, скромно подчеркивая высокую грудь и соблазнительные бедра, а ноги казались еще длиннее, чем на самом деле, за счет высоких каблуков и прямого покроя брюк. Легкий, не вызывающий макияж подчеркивал строгость стиля, но глаза были скрыты за толстыми стеклами черных очков – якобы для того, чтобы скрывать следы усталости и недавних слез. А, быть может, это было сделано исключительно ради журналистов. Идеал современной женщины сквозил в каждой ее черте, в каждой движении, которое начиналось от носков туфель и заканчивалось изящным маникюром на длинных ногтях. Ей оглядывались вслед мужчины, которым не могли запретить любоваться ею даже верзилы-телохранители, на нее с завистью смотрели другие женщины, ею восхищались. И лишь одна я желала собственноручно удушить ее.

  Ее звали Стэлла Шпак. Хотя, какая она, к Митиной бабушке, Стэлла? Как доложили мне достоверные источники (читай – Варга), звали эту... даму никак иначе, как Александра. В девичестве – Лукьянова Александра Марковна. В возрасте восемнадцати лет, едва закончив школу, Сашка поехала за своей старшей сестрой в Москву, желая поступить в престижный ВУЗ. Увы, умом не вышла. Вместе с сестрой и ее тогда еще будущим мужем, она прожила где-то с год, устроилась в какой-то элитный клуб (на какую должность – мне не уточняли), а после успешно вышла замуж за какого-то бизнесмена. Господин Шпак нашел Александру достаточно глупой и красивой, чтобы она стала ему идеальной супругой – в дела не лезет, конкуренты завидуют симпатичной мордашке женушки, а главное, ей хватает ума, чтобы не заводить любовников открыто. Один минус – ребенка родить она ему не смогла. И тут подвернулся удачный случай... А дальнейшую историю о ее племяннике вы уже знаете.