Эта больная любовь (ЛП)

Я вдыхаю немного, как они и хотели, и мое горло сжимается, выкашливая алкоголь из легких. Наконец бутылка опустошается, и прежде чем я успеваю сделать столь необходимый вдох, ткань срывается с моего лица, и я чувствую, как острая тупая тяжесть бутылки разбивается о мою голову.

Смех и разговоры снова заполняют пространство, а темнота медленно отступает от моего затуманенного зрения. Вокруг меня раздаются голоса, а звон в ушах постепенно стихает.

Я чувствую себя так, словно тону над землей, от сдавливающей боли в груди и жжения в легких. Каждый вдох вызывает острую, пронзительную боль в боках. Запах железа заполняет мои ноздри, сменяясь терпким вином, прежде чем я понимаю, что вдыхаю собственную кровь.

Они сломали мне нос, помимо всего прочего, пока я был в отключке. Запястье в наручниках затекло, а пальцы полностью потеряли чувствительность. Должно быть, я был в отключке довольно долго.

— Думал, мы тебя на секунду потеряли, — доносится до моих ушей ехидный голос единственного и неповторимого Аластора Эбботта. Он резко хлопает меня по плечу, посылая острую, стреляющую боль в руку. — Нам нужно увидеть отчаяние в твоих мертвых глазах, чтобы это сработало. Рад видеть, что ты очнулся как раз вовремя для своего сюрприза.

Я стону, но затянутый на затылке ремень не дает мне выплеснуть ярость, которую жаждет выпустить моя душа.

Сэйнт сидит на краю дивана рядом со мной, его взгляд блуждает по мне, хотя кажется, что он с трудом переносит мое появление. Может, он и не такой злобный, как его отец, Аластор или даже епископ Колдуэлл, но его нежелание отстаивать свою правоту всегда было его падением.

Если он здесь, значит, она тоже поблизости.

Епископ Колдуэлл выходит из-за стола, неся что-то в руках.

Я пытаюсь смахнуть кровь с единственного полезного глаза.

— А если кто болен, пусть призовет старейшин церкви, и пусть они помолятся над ним и помажут его елеем во имя Господа нашего, — произносит он, помешивая в руке знакомый стеклянный сосуд с обернутой вокруг него белой тканью. — И молитва, возносимая с верой, восстановит больного. Господь воскресит его. Если он согрешил, он будет прощен…

Это святой хризм. Освященное масло, используемое для таинств и церковных обрядов. Но стекло наполнено конденсатом, что означает только одно.

— Вот кто ты, верно, сынок? Больной? — он кивает человеку, стоящему за моей спиной, и ремень на моем рту ослабевает, а затем сбрасывается на пол под нами.

Аластор хихикает с Кэллумом слева от меня, наслаждаясь извращенной пыткой, пока я вращаю больной челюстью.

Колдуэлл склоняется передо мной, все еще надевая рясу на свой отвратительно округлившийся живот, ожидая какого-то ответа.

— Ты болен, дитя мое?

Это ласковое обращение наполняет мой организм хаосом и врожденной потребностью в разрушении, а кровь горячо бежит по венам.

— Не бойся отвечать. Господь здесь. — Он улыбается, оглядывая комнату. — Он здесь, чтобы услышать твои мольбы о прощении. Чтобы услышать, как ты молишь о милости от моей руки.

Воспоминания о мальчике, которого бесконечно подвергали этим мучениям в течение многих лет, прорываются сквозь меня. О мальчике, который неустанно сражался сам с собой, чтобы отомстить за мою мать и ее мать. О мальчике, который позволил этому человеку постоянно брать и брать. Мою свободу. Мое удовольствие. Мои надежды на будущее, в котором есть хоть какая-то версия любви.

— Я болен так, как никогда не был, — злорадствую я, не отводя взгляда, прежде чем плюнуть ему в лицо.

Он тянется за носовым платком, который протягивает ему Кэллум, и на его круглом самодовольном лице отражается разочарование. Мой тяжелый взгляд встречается со взглядом Сэйнта на диване, и я задерживаю его на мгновение, прежде чем начинается горение моей плоти.

Из моего горла вырывается придушенный стон, и я стискиваю зубы, чтобы прогнать боль. Горячее, обжигающее масло медленно скользит по моему торсу, сжигая плоть по мере того, как оседает. Меня охватывает желание стереть его, убежать от боли, но мой разум борется с подавляющими болевыми сигналами.

Дыши через нос.

Взгляни в ее нежные и заботливые глаза.

Почувствуй хрустящий аромат яблока в ее роскошных, только что вымытых волосах.

Почувствуй ее бархатистую, теплую плоть под кончиками пальцев, когда они касаются ее изгибов.

Услышь ее мягкий, нежный голос расслабления.

Еще одна порция масла попадает мне на грудь, и мое тело напрягается, прежде чем снова приступить к медитативному процессу выживания.

Я слышу, как открывается дверь, а затем медленно закрывается слева от меня, когда в комнату входят шаркающие шаги другого мужчины.

— Они оба все еще там, — бормочет Нокс кому-то позади меня.

— Хорошо, — отвечает Кэл. — Не стоит задерживаться.