Эта больная любовь

Сухой смех вырывается из моего горла, когда я подхожу к столу, возбуждение будоражит мою плоть. Я сажусь в большое кожаное кресло, стоящее перед его столом, и закидываю оба своих кожаных боевых ботинка на него, разбрасывая по поверхности его фотографии и бумаги.

— В этом есть своё искусство, Ал, но я готов поспорить, что ты слышишь эти слова очень часто.

Он хмурится, хватая упавшую рамку.

— Что есть искусство в том, чтобы быть таким неуравновешенным и неуважительным, как ты?

— Нет, — я кладу обе руки за голову, бросая ему демоническую ухмылку. — Всё уже сделано?

— Эроу, я назначил тебя на это дело не для того, чтобы ты валял дурака. Есть чек, который ждёт…

— Разве я похож на парня, которого заботят деньги? — огрызаюсь я, резко вставая.

Он сглатывает и облокачивается назад в своём кресле, хорошо зная мой темперамент.

— Если ты позволяешь деньгам влиять на твою мораль, это не значит, что они влияют на мою, — отвечаю я.

— Ты не любишь деньги? — он насмехается. — Впервые слышу. Я плачу тебе за ту работу, которую ты делаешь.

— Не веди себя так, будто ты не рад, что кто-то готов делать твою грязную работу. Руки политиков же должны быть чисты, разве я не прав?

Я единственный, у кого здесь грязные руки.

Аластор Эбботт прочесывал тюремную систему в поисках преступника по своему вкусу. Такого, который был бы не только бессердечным, но и умным и безжалостным. Он нашел меня, зная, что я незаконнорожденный ребенок одного из самых богатых людей в городе, использовал этот альянс и заплатил системе, чтобы освободить меня для своего личного пользования. Как его собственное секретное оружие, которое будет использоваться по мере необходимости, в обмен на мою свободу от пожизненного заключения, которое мне дали за преступления, которые, по их словам, я совершил. Никто не знает, что меня освободили, мало кто вообще знает о моем существовании. Кэл позаботился об этом.

— Ты же знаешь, что я благодарен тебе за службу, — говорит он со всей серьезностью. Я закатываю глаза. — Особенно учитывая клиента.

— Забирать жизни так же просто, как это звучит. Трудно победить груз совести, который проникает глубоко в кости слабых.

— У каждого из нас есть свои таланты, свои шахматные ходы, которые позволяют нам победить, — он пожимает плечами. — Твоим всегда было отсутствие души.

— Рад быть полезным, — улыбаюсь я, рассматривая свое кольцо. Религия. Просто посмешище.

— У тебя есть неделя, — говорит он с горячностью, собирая бумаги, разбросанные по его столу. — Твой отец хочет, чтобы об этом позаботились.

— Этот человек не мой отец, — рычу я, ударяя кулаком по его столу.

— Не надо повышать на меня свой голос, потому что ты родился бастардом, — отвечает Аластор. — Говори что хочешь, но у тебя всё ещё его имя, и этот хорошо известный темперамент. Неделя.

Я кладу обе руки на край стола, наклоняюсь вперед, заставляя его глаза расшириться, а дыхание перехватить. Мне нравится страх, который я вызываю в нём. Каким бы плохим человеком он ни был, он все равно боится меня, и я получаю от этого удовольствие. Я ухмыляюсь ему сквозь черные волосы, упавшие мне на глаза.

— Тогда я не буду торопиться с этим.

Возможности бесконечны. Я хочу, чтобы она кричала о своем Боге, умоляя его об искуплении, не зная, что это я должен спасти её.

— Делай, что нужно, Эроу. Просто покончи с ней. Мне нужны пожертвования до следующих выборов. Кэл Вествуд платит немалые деньги за то, чтобы она бесследно исчезла, раз уж церковь опустила руки.

Я скрежещу задними зубами при этом упоминании. Я правильно предположил.

Аластор наклоняет голову в ответ на моё выражение лица, полагая, что я не знаю, что произошло.

— Он считает, что его собственный сын всё испортил, попытавшись сам сорвать церемонию индукции, не понимая, что его отец уже заплатил диакону, чтобы покончить с ней.

Мне это нравится. Они возложили вину за начавшийся пожар на бедного маленького Сэйнта. Какой же, блять, беспорядок они устроили только, чтобы избавиться от этой девушки. Беспорядок, который становится моей новой любимой навязчивой идеей, и моим новым курсом мести людям, которые разрушили меня.

— Что эта сучка сделала такого, что все эти мужчины потеряли голову? — спрашиваю я, уже зная.

— Женщина, продвигающаяся в религиозном мире? — Аластор вскидывает бровь. — Что дальше, Эроу? Политика? Думаю, нет, — он смеется над абсурдом. — Покончим с ней, и сделай это чисто. Не хотелось бы снова откупаться от полиции, если есть возможность этого избежать.

— Я думал, ты знаешь? — я качаю головой, достаю из кармана окровавленный нож и бросаю его на его стол. Он резко отступает назад, полное и абсолютное отвращение написано на его старом, морщинистом лице. — Я не делаю ничего чисто.

Он пристально смотрит на меня со своего стула.

Я кладу руку в другой карман, заставляя его бояться еще больше. Усмехаясь, я достаю коробку спичек и вынимаю одну, помещая её в зубы. Играя с кончиком, я рисую крест в воздухе, отступая назад, пока не оказываюсь за дверью.

Неделя. За неделю может произойти столько всего интересного.

* * *