Эта гиблая жизнь

– Напоминаю всем, что мы ставим пьесу под названием «Китайская шкатулка»! – поставленным, бархатно-переливчатым голосом заговорил он. – Китайская] Это вам не вульгарный ящик с двойным дном и с разными перегородками. Это – символ. Символ! Его надо очень тонко и точно чувствовать и передать. Каждое донце, каждая стеночка, каждая дверочка – не просто непроницаемы; они – символы непроницаемости! Мгновения, в которые они открываются нам и являют пред наши очи то, что скрыто внутри – символичны! Неслучайны! Не с бухты-барахты! В жизни ничего не происходит с бухты-барахты, ни-че-го!.. Неслучайность, неизбежность – неотвратимость! – мы должны почувствовать и передать так, чтобы и зритель почувствовал – и ужаснулся! Неотвратимости судьбы ужаснулся! Безысходности жизни своей!.. Китайская шкатулка – это символ нашей с вами жизни!.. Ужаса этой жизни!.. Подумайте: вот наступает некий момент, кажется: вот, сейчас откроется эта дверца или это донце – и хлынет свет свободы! наступит катарсис! Искупление, столь долгожданное! А донце стукает, открывается – и ни хрена не наступает: ни света, ни катарсиса – а всё вновь погружается в привычный хаос, которому не видно конца-а-а... Давайте вспомним, Танюша, после каких стихов вы начинаете свой танец.

Поздняя спустится ночь —
Сердце моё тоскует.
Ранний блеснёт рассвет —
Слёзы дождём польются.
Горечь воспоминаний
Всегда оставляет любовь.

– Тоска, слёзы, горечь – вот ключевые слова! И отравленная, ядовитая любовь как точка в конце. В вашу жизнь ввинтился благополучный делец, вот этот вот бритоголовый ферт, который подделывается под общее высокое настроение, и вы понимаете, что это подделка, что это фальшь, Танюша – но вы это трагически понимаете, потому что вы его любите! Вот это трагическое и надо передать. Я вас очень прошу... всех: думайте об этом. Творите. Будьте сотворцами, чёрт бы вас взял! Ищите, как показать трагедию хаоса души, объятой любовью, которая не дарует освобождения! Здесь нет мелочей...

Режиссёр замолчал, задумался и словно уснул. Бритоголовый вдруг громко чихнул несколько раз и отчётливо сказал:

– И то правда. Извиняюсь. Откель-тадует...

Ему кто-то бросил из темноты свитер.

– Лёша, теперь твой Ильин! – вскрикнул режиссёр. Он тряхнул головой и уставил пальцем в бритоголового. – Он постоянно твердит: «история моей жизни», «моя судьба...» Это – рисовка, своего рода компенсация того, что жизнь твоего Ильина пуста... – Режиссёр произнёс это замогильным шёпотом, и у настоящего Ильина, сидевшего в зале, озноб пробежал по голове. – Да?... Лёшенька?... А?... Ильин – человек без судьбы! Человек-камуфляж!.. Призрак!.. Нет у него никакой истории! – вдруг проревел режиссёр отработанно форсированным голосом. – Как и у всех у нас, между прочим! – Режиссёр воздел руки и словно обнял всех широким нестеснённым жестом. – История, судьба начинаются с момента, когда рухнуло всё в жизни к чёррт-т-товойматери!!! Когдаразрыв! разлом! катастрофа! обвал! Понимаете? Когда жизнь вас через колено – хрясь!!! Только после этого у вас начинается судьба и история. А до этого – только биография для анкеты! Это понятно?! А у Ильина твоего ни х-х-хрена не рухнуло и никогда не рухнет!!! Никогда нерухнеті Не таков человек твой Ильин... У него в башке калькулятор, и он трус, и прагматик одновременно. Впрочем, прагматики почти всегда трусы... Вот что, Лёшенька: тебе не хватает жеста! Жеста!!! И, может быть, гримаски... Всякий раз, когда ты говоришь «судьба», тебе надо бы скривиться эдак... м-м-м...

Режиссёр прижал ладонь ко рту, словно у него внезапно зубы заболели, и опять замолчал и молчал томительно долго, после чего вдруг махнул рукой.

– Впрочем...ладно, спасибо... Свободны все!

Он повернулся и зашагал по проходу вон из зала, и его догнала невесть откуда выскочившая Шурочка, поймала сзади за рукав и принялась ему что-то истово шептать.

3. Чужой мир

Сбитое настроение Ильина сбилось ещё больше. Странно разгороженная сцена в багровых тонах, странные стихи, чем-то задевшие его, наконец, рассуждения режиссёра о человеке без судьбы по фамилии «Ильин» раздражили его до того, что, когда Шурочка вьшела его из зала, он решился и резко заявил ей, что к ней не пойдёт.

– Ну, сама подумай, Лексан Андревна, ну, чего я попрусь, как это выглядеть будет...

– Слабак, – отчётливо прошептала Шурочка, глядя прямо ему в глаза. – Слабак...

– Да почему, о чём ты?... Шурочка встряхнула головой.

– Ладно... Кимочка, милый, я ведь на тебя лассо не накидывала, ты сам ко мне с неба свалился. Подарочек на день рождения!.. Будь любезен, соответствуй уж до конца. Я не посягаю на место в твоей жизни, Кима! Уверяю тебя, собственность твоей англичанки останется в безопасности... Пошли.

В гардеробе, когда она застёгивала дублёнку, он, досадуя, что уступил, спросил у неё первое, что на ум пришло: что это за пьеса о китайской шкатулке.