Эта горькая сладкая месть

"Хватит глупости рассказывать! Все поняла, страшная, страшная…” Просто истерический припадок. Больные испугались, за врачом побежали. Тут же укол всадили – и в палату. Свистунов потом объяснял, что у некоторых от химиотерапии крыша едет. Главное, девчонки, что вместе с ней за одним столом сидели, клялись, что ничего ужасного не говорили. Наоборот, смеялись и пересказывали друг другу недавно прочтенные любовные романы.

После этого недоразумения Катюша совсем замкнулась и практически перестала разговаривать с соседкой. Целую неделю пролежала лицом к стенке, даже обедать не ходила. Потом, правда, отошла. Однажды ночью Таня услышала, что Катя плачет. Женщина слезла с кровати и принялась утешать подругу. Та повсхлипывала немного, потом пробормотала: “Не могу тебе рассказать, зато знаю теперь, что все дело в страшной…”

Как Таня ни пыталась узнать. Катя так и не сказала, кто и что так напугало ее.

– Мужчина, который приходил к ней, был такой высокий, полноватый, блондин?

– Нет, скорее лицо кавказской национальности, имя еще такое странное – Ика, Мика, Миса, как-то так. Он только в палату сунулся, а Катюша крикнула: “Зачем явились, Ика Давидович?” – или Миса Байдович, в общем, не по-русски звучало.

– Может, Искандер Даудович?

– Точно, Искандер Даудович. И вид у парня соответственный – волосы черные, глаза карие, лицо смуглое.

Таня устала и принялась устраиваться поудобнее в кровати, засыпая. От меня улетели остатки сна. Искандер Даудович, так звали следователя, который занимался Романом. Интересно, зачем он приходил к Катюше? Дело давно закрыто, парнишка на зоне. Что побудило следователя поехать к женщине в больницу?

Меня выписали на седьмой день. Сняли швы и выгнали. Правда, в четверг торжественно привели в операционную и, заморозив руку, за десять минут убрали липому. Совсем не больно. Пока Свистунов трудился над опухолью, вокруг толпилось человек десять врачей, тревожно поглядывавших на больную. Здорово же я их напугала, если всем коллективом ждут, что опять тапки отброшу.

Дети привезли мать домой с такими предосторожностями, словно я превратилась в фигурку из яичной скорлупы. Несмотря на дикую жару, “Вольво” завалили пледами и подушками. Аркадий ехал со скоростью 50 километров в час, окна и люк на крыше закрыли. В холле стояла заплаканная Ирка и крестящаяся Серафима Ивановна.

– Где собаки? – удивилась я полной тишине.

– В кладовой заперли, а то еще толкнут, – всхлипнула Ирка.

На большой кровати лежала килограммовая коробка шоколадных конфет и несколько томов новехоньких детективов.

– Совершенно не хочу спать! Великолепно себя чувствую.

– Ладно, ладно, – прощебетала Зайка, подталкивая меня к одру, – ложись давай и не спорь. Кстати, Кешка сгонял в “Макдоналдс”, хочешь “Ройал чизбургер”?

Чудеса, да и только. До сих пор моя любовь к гамбургерам вызывала у домашних здоровое отвращение. Сколько выслушала упреков и замечаний. А теперь, надо же, в кровать подают. Определенно, быть больной совсем неплохо. После обожаемого чизбургера захотелось курить. Я слезла с ложа и принялась искать халат. Тут же влетел Аркадий.

– Почему встала?

И как только услышал, под дверью, что ли, лежал?

– Пойду покурю.

– Ни в коем случае, – отрезал сыночек, – только в постели. Видишь, пепельницу на столик поставили.

Было отчего онеметь! До сих пор вся семья боролась с пагубной привычкой. В доме курю только я, поэтому домашние проводили политику откровенного геноцида. Стоило тайком зажечь в комнате сигаретку, как они слетались словно коршуны и начинали заклевывать. В конце концов для моего общения с “Голуазом” отвели чуланчик площадью примерно три квадратных метра, где Ирка хранит тряпки, швабры и веники. После того как сигарета превращалась в окурок, последний следовало незамедлительно выбросить в помойное ведро. Упаси бог спустить бычок в унитаз. Гадкие дети начинали на все голоса возмущаться, заметив кусочек плавающего в воде фильтра. А сейчас разрешают курить в кровати! Нет, определенно, в положении умирающей есть своя прелесть.

Я вдохнула ароматный дым, проглотила очередную шоколадку и принялась листать обожаемую Нейо Марш. За дверью раздалось тихое царапанье, собаки пытались пролезть в спальню.

– Входите, мальчики, Банди, Снапи…

– Это я, – раздался из коридора неуверенный голос, и Александр Михайлович робко вдвинулся в комнату.

В правой руке полковник сжимал букет роз, в левой – бутылку страстно любимого мной ликера “Айриш крим”. Похоже, что бедняга истратил на подарки всю свою не слишком большую зарплату. В полном восторге я стала садиться в подушках.

– Ой, нет, – испугался приятель, – лежи, пожалуйста, не двигайся. Экий ужас с тобой приключился. Женька говорит, теперь главное – режим, хорошее питание и никаких волнений.

– Много Женька понимает!

– Все-таки врач по образованию.

– Его клиенты одни трупы, – захихикала я, – меня ему рановато лечить.

Александр Михайлович воткнул букет в вазу и ничего не сказал о горе окурков. Просто взял и вытряхнул их, потом вымыл пепельницу, вытер и поставил на столик. Потрясающе! Следовало использовать ситуацию на всю катушку.