Эта горькая сладкая месть

– Виолетта – человек рассудка. Ей всегда хотелось богатства, положения. Любовь у нее на последнем месте. Мужа выбрала по расчету. У Антона родители при чинах, да сам жених так себе, мямля. Алик хоть и голодранец, зато с перспективой. И ведь верно рассчитала, на нужную лошадку поставила. Антон-то после смерти отца спился, затем вскоре умер, а Алик высоко взлетел. Только Виолетта Алика никогда не любила, изображала чувства. Антон ей нравился, но в кровать с ним она не ложилась, хотела мужу нетронутой достаться. Это сейчас все равно, сколько у невесты хахалей через постель прошло, а в конце пятидесятых еще стеснялись. Когда же Алик уехал, решила с Антоном пообниматься. Невинность все равно мужу досталась. Ну, наверное, организм молодой, здоровый своего потребовал. Антон безумно был счастлив, хоть ночью, впотьмах, но с Виолеттой. Любил ее сильно.

Идиллия продолжалась все лето и часть осени. Отрезвление наступило в октябре. Вилка стала неожиданно полнеть и погрешила на бесконечные каши и блины. Но в конце октября в животе начало происходить шевеление, и женщина с ужасом поняла, что беременна.

– Ничего себе, – сказала я, – двоих родила и не разобралась вовремя.

– Такое сплошь и рядом, – сообщила Анфиса, – месячные не пропали, вот Вилка и думала, раз менструация пришла, то порядок. Оказывается, не всегда.

– Почему аборт не сделала?

Анфиса помолчала, потом поинтересовалась:

– Ты какого года рождения?

– 1959-го.

– То-то и оно, ничего не знаешь. В пятидесятых аборты запрещались. Делали только по жизненным показателям, ну, например, мать заболела краснухой, и есть риск рождения идиота. А просто так пойти на аборт, потому что ребенок лишний, было невозможно. Да еще на таком сроке, как у Виолетты. Любому врачу, взявшемуся за подобное, грозила тюрьма. К тому же даже в больницах аборты делали без наркоза, вживую. Еще то удовольствие. Многие предпочитали родить, а не терпеть невероятную боль.

Виолетте было некуда деваться. Первым делом изгнали Антона. И как только парень не догадался, что любовница в положении! Скорей всего просто по неопытности. Еще женщине помогло холодное время года. Стояла осень, необычайно дождливая и промозглая. По улицам Вилка ходила в широком пальто, дома на кухню выходила в теплом байковом халате, надежно маскирующем растущий живот. Беременность протекала легко, и неверная жена не мучилась. К тому же после рождения двух детей Виолетта сильно пополнела, обабилась и потеряла былую стройность. Соседки, покачивая головами, перешептывались, сплетничая, как хорошо питается Вилка. Истины не узнал никто. Даже любопытная Рая, увидавшая заходившего в комнату Антона, решила, что парень наведывается к Фисе.

Пятнадцатого марта Виолетта почувствовала приближение родов. Притворившись больной гриппом, она не пошла на поминки. От Павловских за столом сидела только Анфиса. Бедная нянька буквально извелась, думая, как там хозяйка. Домой девушка смогла вернуться только после одиннадцати, когда все основательно перепились и, забыв, по какому поводу собрались, начали горланить песни.

Виолетта лежала на полу. Женщина сползла с кровати, боясь испортить матрац. Под ней комкалась окровавленная простыня, в ногах слабо попискивала новорожденная девочка.

Полная ужаса и жалости, нянька села возле хозяйки и взяла ту за руку. Виолетта приоткрыла затуманенные глаза.

– Сейчас позову доктора, – прошептала Анфиска, боясь, что роженица умрет.

– Не надо врача, – прошептала, как под наркозом, женщина, – шума не хочется. Унеси это куда-нибудь быстренько, Фиса.

По счастью, новорожденная оказалась слабенькой и тихой. Вместо крика младенец издавал только робкое покряхтывание. Перепившиеся соседи спали, как каменные. Вилке опять безумно повезло. Кое-как Фиса подняла хозяйку. Потом они завернули новорожденную в чистое кухонное полотенце. Вынести из дома решили в коробке. Алик как-то ездил на целый месяц за границу. Там он купил необыкновенную вещь – магнитофон. Аккуратная, красивая и очень прочная упаковка от “Грюндига” стояла на шкафу. Она и превратилась в первую колыбельку для девочки.

Когда Фиса принялась укладывать новорожденную внутрь, с Виолеттой случился припадок. Она кинулась целовать дочку и приговаривать:

– Не отдам, давай, Фиса, скажем, что ты родила, а я на воспитание взяла!

Но Анфиса испугалась такой ответственности. Приедет Алик и сообщит жене, что та с ума сошла. И куда денется тогда Анфиса с девчонкой!

– И не думайте, – твердо сказала девушка, – сейчас пойду и положу на крыльцо Дома малютки.

Утром найдут.

Продолжая рыдать. Вилка сняла с шеи свою весьма необычную золотую цепочку с крестиком и надела на девочку. Атеистка Фиса только хмыкнула:

– Зачем это! Уж лучше денег положить, пусть девке хоть пеленок купят.

Виолетта метнулась к комоду, достала из заначки, отложенной на квартиру, гигантскую сумму – тысячу рублей. Никакие Анфискины слова о том, что хватило бы и сотни, не подействовали.