Многие принимают за аксиому утверждение о том, что красота обладает некоей описательной силой. Как нам кажется, об этом свидетельствует весь наш прежний опыт, связанный в основном с успехами физики. В этом есть и доля истины, и немалая доля иллюзии.
У нас уже есть вполне разумное объяснение тому, как приматы смогли усвоить основы математического описания природы. В процессе охоты какой-то примат обнаружил, что ему проще бросить камень или копье в летящую добычу, чем преследовать ее. Некоторые из его сородичей подумали, что это слишком сложно – бросать камни по такой хитрой траектории. Но наш примат посчитал, что ему это по силам, и это понимание обеспечило обратную эволюционную связь. Через многие сотни тысяч лет эта обратная связь привела к возникновению животного, которое изобрело сложные геометрические построения, исчисления и многое другое.
Разумеется, это был огромный скачок, который, впрочем, может оказаться чрезмерным с точки зрения эволюции.
Похоже, мы умнее, чем требуется для выживания в естественных природных условиях; ранним гоминидам удалось выжить и даже расселиться почти по всей поверхности планеты. В прошлом у нас возникали кризисы, связанные с сокращением численности населения, например 130000 лет назад. Возможно, именно эта эпоха интенсивного отбора позволяет объяснять, почему мы обладаем непропорционально развитыми умственными способностями. Однако, если не принимать во внимание эволюционные аргументы, у нас остаются без ответа два вопроса, связанные с тайнами мира математики: «Откуда возникла ее потрясающая способность описывать природу?» и «Почему ей присущи внутренняя красота и изящество?».
В параболах действительно есть своего рода изящество; они описывают условия, в которых тело летит в воздухе с учетом силы гравитации. Однако движение падающего с дерева листа требует нескольких дифференциальных уравнений, принимающих во внимание скорость ветра, гравитацию, геометрию поверхности, особенности потока и многое другое. Еще сложнее описать полет самолета. И ни один из этих примеров нельзя считать изящным или простым. Полезность математики явным образом отделена от ее внутренней красоты. Математика обретает изящность, когда мы упрощаем рассматриваемую систему. Так, в случае с бейсбольным мячом мы принимаем во внимание изначальное ускорение, угол броска, влияние воздуха и гравитации и в итоге, при должном приближении, получаем параболу, описывающую траекторию мяча. С листом все обстоит совсем иначе.
Что касается параболы, то мы не успеваем заметить ее красоту, чтобы последняя имела какой-то смысл в режиме реального времени. Признание приходит слишком поздно. Для того чтобы парабола помогла в наших занятиях бейсболом, мы учимся тому, как надо делать бросок. Это обучение основано на деятельности достаточно стабильных нейронных сетей в мозге, отобранных в процессе эволюции еще с тех времен, как человек понял, что может научиться броску. Профессиональный бейсболист может повлиять на траекторию с помощью различных трюков. В итоге мяч летит по более сложной и, может быть, менее изящной траектории, но все же в границах возможностей нашей нервной системы. Что касается хорошо осознанных действий, обработка информации происходит на бессознательном уровне. Более того, слишком много сознательного внимания к деталям действия может нам помешать.
Это хорошо знают спортсмены – на их лексиконе это называется «пребыванием в зоне». Возможно, именно в этой зоне их мышление полностью сконцентрировано на ощущении правильности, красоты и экономии усилий.
Кроме того, понятию изящества сложно дать точное определение, как и множеству других понятий, связанных с эстетикой. Ричард Фейнман как-то заметил, что в том, чтобы сделать законы более изящными, мы можем начать, к примеру, с закона Ньютона,
Предложенный Лагранжем динамический метод обладает определенным изяществом – стоит хотя бы взглянуть, как выглядит уравнение для описания перехода кинетической энергии в потенциальную, – однако для этого зрителю нужно быть знакомым с фундаментальной теорией. Изящество приходит позже, как своего рода математический помощник.