Эта идея должна умереть. Научные теории, которые блокируют прогресс

Примерно так и работает наука. Когда эксперименты бросают вызов распространенной идее, на них начинают обращать внимание. Если данные экспериментов подтверждаются, старая идея подвергается модификации. В областях, где важные эксперименты сравнительно просты, подобные изменения могут произойти достаточно быстро, и уж точно они не зависят от факта смерти ведущих специалистов. Бросить вызов превалирующей точке зрения гораздо сложнее там, где мнение не зависит от экспериментов с достаточно четкими и однозначными результатами. Для изменения общепринятой точки зрения в этих областях бывает даже недостаточно смерти ее автора, и даже шаткие позиции могут выживать на протяжении нескольких поколений.

Так что Планк ошибался. Развитие новых научных истин не зависит от ухода из нашего мира упертых консервативных оппонентов. Напротив, оно в основном зависит от постоянного привлечения талантливых новичков, готовых внести свой вклад в изменение существующего порядка. В случае Планка дальнейшему продвижению квантовой теории способствовало появление молодого Альберта Эйнштейна, а не смерть его пожилых оппонентов.

Как отметил Дуглас Стоун в книге «Эйнштейн и квант» (Einstein and the Quantum), именно 25-летний клерк из патентного ведомства, неоперившийся аутсайдер, которому было нечего терять, стал главной движущей силой в развитии этой теории. Эйнштейну было просто наплевать на старейшин мира науки.

Циничные взгляды Планка на научные изменения Хьюго Мерсье

Когнитивный ученый; стипендиат Ambizione, Центр когнитивных наук Университета Невшателя.

Мой ответ на вопрос, заданный Edge.org в этом году, был вдохновлен пессимистической точкой зрения Макса Планка на научные изменения:

Обычно новые научные истины побеждают не так, что их противников убеждают и они признают свою неправоту, а большей частью так, что противники эти постепенно вымирают, а подрастающее поколение усваивает истину сразу.

Разумеется, это высказывание было воспринято неоднозначно. Однако более образованная публика начала серьезнее относиться к ней, когда Томас Кун отметил, что авторитетные ученые имеют довольно серьезные стимулы сопротивляться новым теориям, потому что в противном случае им пришлось бы ставить под сомнение результаты работы всей своей жизни.

Но даже если ученые, обладающие всей свободой дискурса и свидетельствами, не могут изменить своей точки зрения, когда это становится необходимым, на что остается надеяться всем остальным? Зачем вообще тратить время на попытки кого-то переубедить?

К счастью, Планк был неправ. Детальное изучение основных изменений в мире науки раз за разом показывает, насколько быстро ученые принимают новые теории – при условии, что те обладают достаточным подкреплением.

К примеру, вряд ли стоит винить ученых XVI века за то, что они отвергали гелиоцентрическую модель Коперника. Она не объясняла имевшиеся данные лучше других, она была наполнена безвкусными запоздалыми корректировками, а кроме всего прочего, она не давала ответа на простой вопрос: «Если Земля движется, то почему мы этого не ощущаем?» Но по мере того как все имевшиеся вопросы обретали ответы – Кеплер придумал эллиптические орбиты; Галилей объяснил принципы движения, – гелиоцентрическая модель быстро обрела поддержку.

Другие теории, которые также требовали значительных концептуальных изменений, принимались намного быстрее, поскольку с самого начала были основаны на более качественных аргументах. Когда Ньютон впервые предложил новую теорию света, опровергавшую многовековые убеждения, он сделал это в рамках короткой статьи, которая содержала довольно мало экспериментальных свидетельств для его заявлений. Однако его теория показалась убедительной многим ученым (и это никак не было связано с авторитетом Ньютона, поскольку в то время его мало кто знал). Когда 30 лет спустя Ньютон опубликовал свою «Оптику» со значительно более качественной презентацией той же теории и множеством хорошо описанных экспериментов, он буквально взял штурмом позиции натурфилософов; через несколько лет и после некоторых усилий большинство из них согласились с его идеями.

Джозеф Пристли, до самой своей смерти веривший в существование флогистона, часто считается одним из наиболее ярких примеров упрямства, присущего даже самым одаренным ученым. Однако Пристли все же был скорее исключением. Когда Лавуазье начал публиковать свои открытия и критиковать концепцию флогистона, он встретил одновременно и сопротивление, и принятие – сопротивление новым теориям, которые были не до конца сформулированы даже в мозге самого Лавуазье, и признание силы его методов и результатов. И как только французский химик смог сформулировать теорию, способную объяснить множество явлений, интересовавших научное сообщество, оно всецело восприняло ее уже через несколько лет.