Эта короткая счастливая жизнь

– Говорят, в «Ночном джазе» играет Джером Финчли, – продолжали уговоры дамочки за соседним столом. Фелиция вздрогнула, услышав знакомое имя. С кем, интересно, Финчли теперь? Снова с Гортензией? Или же один?

Она недовольно поджала губы, вспомнив, насколько слаб и некрасив его голос. Подумать только, а ведь они вдвоём могли покорить Чикаго. Молодость и желание работать, сдобренные талантом Персибала, сохранившимся даже после смерти в его песнях.

Настроение испортилось. Фелиция помрачнела. Девушка из бэнда на сцене нервничала, от чего её голос сильно начинал дрожать. «Что если подойти и предложить свои услуги?» – подумала Фелиция, вспомнила череду неудач и простилась с этой идей. Как сложно было разговаривать с Тайтусом, улыбаться ему и одновременно думать о чём-то своём, грустить и сожалеть об упущенном.

– Потанцуем? – предложил Тайтус и, не дожидаясь согласия, взял спутницу за руку и помог подняться из-за стола.

Они провели весёлый, беззаботный вечер, и когда возвращались назад, Фелиция не смогла отказать Тайтусу и, запрокинув голову, подставила для поцелуя губы.

«А как ещё я смогу отблагодарить его?» – думала она, вспоминая минувшие времена. Раньше у неё был голос, которым она благодарила поклонников, теперь же у неё остались только губы. К тому же Тайтус был не так уж и плох. Его ухаживания помогали отвлечься и забыть о предстоящих трудностях.

– Что-то не так? – спросил он, заглядывая Фелиции в глаза. Она качнула головой и отстранилась от него. Нужно было уходить. Срочно. Немедленно.

– Мне пора, – сказала Фелиция, выдавив на прощание скудную улыбку.

«Зачем всё это? – думала она, закрывая дверь. – Почему она даёт Тайтусу шанс?» Единственное, что успокаивало: губы её остались холодны и неподвижны. Она выступила так же фальшиво, как сегодня певичка из джаз-бэнда. Голос дрожит. В глазах страх и сомнения. Никто не вспомнит её на следующий день. Никто не захочет услышать снова.

Думая об этом, Фелиция легла в кровать и почти сразу заснула. «Тайтус отступит», – сказала она себе утром. Но он не отступил. Напротив, его ухаживания стали более настойчивыми и неуклонными. Он был словно генерал, который ведёт армию на незащищённый город, заранее зная, что тот падёт без боя. Как же ей быть? Что же делать?

Ты ничего не знаешь обо мне, Тайтус!

– Это не страшно.

– Мне страшно, – она смотрела на него и понимала, что никогда не видела столько любви и желания в глазах одного человека. Как же хочется уступить! Как же хочется позволить ему взять на себя все тревоги и заботы!

– Ну, хватит! – упрашивал её Тайтус, когда управляющего овощной лавкой не было рядом. – Перестань мучить меня! – казалось, отказы превращают его в робкого, неуверенного в себе мальчишку.

Никогда прежде никто с таким пылом не клялся ей в своих чувствах, не обещал вечно заботиться и носить на руках. И ничего не нужно делать для этого. Он любил её саму, а не её голос и репертуар. Если бы можно было повернуть время вспять. Исправить содеянное.

От тяжёлых воспоминаний на глаза наворачивались слёзы. Нет. Она не может больше тешить себя пустыми надеждами. Но как потом смотреть ему в глаза? А если он сможет всё понять и простить? Как же хотелось снова стать молодой и наивной!

С тяжёлым сердцем Фелиция назначила ему встречу.

– Ребёнок?! – опешил Тайтус, и весь его пыл и страсть улетучились без следа. – Ты ждёшь ребёнка?!

Фелиция поджала губы и кивнула. Перед глазами зарябили слёзы, и на их фоне появился силуэт отца. Нет. Теперь она одна в этом мире. Ей некуда больше возвращаться и не на кого надеяться. Белая девушка с чёрным ребёнком на руках. Она плакала. Одна. На скамейке в парке. А редкие машины, тарахтя, проезжали по дороге, унося своих владельцев к их маленьким суетным жизням.

Глава двадцать первая

Олдин Раймонд – это имя, которое Фелиция дала своему ребёнку, было случайным, но молодой матери казалось, что оно подходит младенцу как нельзя лучше. – Как же ты похож на отца, – шептала она, разглядывая детское лицо.

Розовые губы робко обхватывали её сосок, и все тревоги и печали отходили на второй план. «Если бы можно было вот так прожить всю жизнь! – думала Фелиция. – Если бы родители сжалились над ней, позволив вернуться!». Она написала письмо в Хайфилдс, но ответа не пришло. Прощения отца она не ждала, но, может быть, мать или сестра могли бы её понять. Нет. Она была одна. В своём горе и в своём противоестественном счастье.

Уложив Олдина спать, Фелиция вышла на улицу. Овощная лавка, где она работала прежде, была открыта, и Фелиция вошла в её двери, с надеждой вглядываясь в лица продавщиц.

– Мистер Брандау, – обратилась она к управляющему.

Он поднял на неё глаза, заставив смутиться.

– Кажется, вы ещё не нашли мне замены? – Фелиция заставила себя смотреть на него.

Под хмурым тяжёлым взглядом, она покраснела. «Думать об Олдине! Думать об Олдине!» – твердила себе Фелиция, вспоминая своего ребёнка. Личная жизнь начала казаться не обязательной и второстепенной. Мистер Брандау кашлянул, поднялся из-за стола и нервно начал прохаживаться по комнате.