Эта короткая счастливая жизнь

– Мне очень нужна эта работа, – взмолилась Фелиция.

Она вдруг вспомнила оставленное без ответа письмо домой, и решительность, с которой она вошла в двери лавки, сошла на нет.

– Я могу убираться, мыть лотки… – Фелиция шумно выдохнула и снова опустила голову.

– Как же такое вышло? – неожиданно по-отечески добро спросил Брандау.

– Я… – Фелиция вздохнула, пытаясь собраться с мыслями. – Я… – она вспомнила Персибала, вспомнила жизнь с ним и расплакалась.

– Ох, уж эти черномазые! – покачал головой Брандау, выслушав сбивчивую историю растроганной женщины.

«Нет! Всё совсем не так! – хотела сказать ему Фелиция. – Он не такой!». Но для этого нужно было рассказать обо всём, что случилось в доме мистера Джеральда, рассказать о Спарсере. Нет. Она не могла. Теперь не могла. В этом мире ей нужно заботиться не только о себе. Её ждёт Олдин. Фелиция представила его крохотное детское тельце и снова расплакалась.

– Ох, уж эти черномазые! – снова сказал Брандау, решив, что его слова пришлись в точку.

– Я не думала, что всё получится так! – сказала Фелиция, понимая, что, оправдывая Персибала, сделает только хуже. – Не думала.

– Ну, не вини себя, – морщинистые руки Брандау обняли её плечи. – Ты была молода, наивна…

– Я просто хотела петь, – Фелиция уткнулась лицом ему в грудь. – Пожалуйста, дайте мне ещё один шанс. Не прогоняйте меня. У меня никого нет, кроме Олдина. Совсем никого…

В старческих, заботливых руках было хорошо и спокойно. Если бы её родной отец мог так же обнять её и сказать, что всё будет хорошо.

Она вернулась домой и, покормив Олдина, долго смотрела за окно, пытаясь подготовить себя к тому, что ребёнка придётся оставлять одного на целый день. Такой маленький. Такой беззащитный. Лишь бы он спал, пока её не будет рядом. Но весь последующий день, стоя у лотка с овощами, она не могла отделаться от видения, как Олдин плачет. Оставленный. Всеми забытый. А она… Она стоит здесь и не может ничем ему помочь.

Отчаяние стало таким сильным, что Фелиция едва не бросила работу и не убежала домой. Но что будет, если она так сделает? На что они будут жить? Нет. Она должна терпеть, оставаясь здесь.

Тайтус прошёл мимо, не взглянув в её сторону. «Они все презирают меня», – думала Фелиция, вглядываясь в глаза всех, кто знал, что с ней случилось. И вместе с их косыми взглядами, вместе с их осуждением, Фелиция неосознанно начинала осуждать себя сама. Неумышленно, даже не замечая этого. Снова превращалась в замарашку и грязнулю. Не усомнившись ни на одно мгновение, она продала все свои наряды. Продала всё, что осталось от прошлой жизни. Теперь был лишь её ребёнок и забота, которой она хотела одарить его. Ничего другого не осталось. Даже после того, как Фелиция услышала разговор танцовщиц из местного кабаре, когда они покупали у неё фрукты, надежды вернуться к прежней жизни не было. Она стояла, опустив глаза, и слушала о том, как просто молодой девушке получить работу.

– Тайтус! – позвала она, пытаясь поднять тяжёлый лоток с овощами.

Он обернулся, но помог лишь после того, как это велел ему Брандау. Они шли с ним бок о бок, но теперь в его глазах не было ни любви, ни желания.

– Я не хотела обижать тебя, – сказала Фелиция, вкладывая в эти слова всю искренность.

Тайтус что-то хмыкнул себе под нос и отвернулся.

– Пожалуйста, – Фелиция решила, что ниже, чем есть, пасть невозможно. – Если бы мы могли снова стать друзьями. Просто друзьями, – взмолилась она, но Тайтус не удостоил её даже взгляда.

– Оставь ты его, – посоветовал Брандау.

Фелиция вздохнула и постаралась улыбнуться.

– Спасибо, что не отворачиваетесь от меня, – поблагодарила она его.

– Если бы ты могла сменить работу и скрыть рождение ребёнка, – Брандау вздохнул, увидев в глазах Фелиции решительный отказ. – Некоторые девушки так поступают, – добавил он. – Ты молода и могла бы найти себе мужа.

– Я не могу, – Фелиция вспомнила Олдина. – Не хочу.

Но вечером, возвращаясь с работы в свою убогую комнату, остановилась возле дешёвого бара и долго слушала, как за его дверьми репетирует местный джаз-бэнд.

– Если бы ты мог говорить, – ворковала она над кроваткой сына. – Если бы я могла поделиться с тобой своими печалями, – она услышала, как за стеной шумят соседи, и начала тихо напевать колыбельную.

Перед глазами снова встала картина бара, возле которого она останавливалась. Голос задрожал. По щекам покатились слёзы. Тихие и робкие. Сейчас Фелиция не могла позволить себе даже мечтать. Лишь в отчаянии сожалеть об упущенном.

Она так и заснула: облокотившись о край колыбели и вглядываясь в тёмные глаза Олдина. Утром, отправляясь на работу, Фелиция увидела полицейских. Из соседней квартиры выносили мертвеца. Тело женщины было накрыто белой простыней, но Фелиция видела длинные чёрные волосы, которые, свисая, почти достигали пола. Господи, неужели в этом доме, где каждый день смерть может постучаться в любую дверь, она вынуждена оставлять ребёнка?! Она стояла, не желая смотреть на носилки, но и не в силах отвести от них взгляд.