Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время

Понятно, откуда Сойфер заимствовал эту версию. Даже словцо протеже перекочевало в его статью из книги Поповского[667]. Если бы Сойфер отнесся с большим вниманием к свидетельствам самого Лысенко, то он узнал бы, чьим протеже тот на самом деле был. Трофим Денисович четко указывал, что в 1930 году его работы по яровизации «в зародыше» поддержал нарком земледелия Я.А.Яковлев.

Что же касается Н.И.Вавилова, то, как мы помним, вторую половину 1929 года он провел в путешествии по Западному Китаю, Японии, Корее, Тайваню, а вторую половину 1930 года – в поездке по США и Мексике. В промежутке между этими экспедициями он, сверх своих обычных обязанностей, коих всегда было выше головы, возглавлял составление планов и развертку институтов только что созданной Академии сельскохозяйственных наук. В это время он вряд ли мог вспоминать о Лысенко: никакого повода к этому не возникало. А в 1931 году, когда «проблема Лысенко» встала перед Вавиловым, точки над i уже были поставлены. Вавилов автоматически попал в лагерь противников Лысенко – как представитель и даже глава буржуазной науки благородных ботаников, чей отрыв от практики социалистического строительства разоблачала партийная печать.

Президент ВАСХНИЛоказался между молотом и наковальней. С одной стороны был напористый новатор, двигавший яровизацию на миллионы гектаров колхозных и совхозных полей; а с другой стороны – нарком Яковлев и другие политкомиссары, переводившие сельхознауку на социалистические рельсы. Поручив Вавилову организовать и возглавить сельхозакадемию, они всегда помнили, что он буржуазный специалист: его нужно использовать, но политически следует поддерживать не его, а выдвиженцев из народа.

Ибо, как постулировал товарищ Сталин, развивая бессмертное учение Ленина, «вредительство буржуазной интеллигенции есть одна из самых опасных форм сопротивления против развивающегося социализма»[668].

В год Великого перелома и после него давление на науку и персонально на Вавилова резко возросло. Эстафету, выпавшую из рук Арцыбашева, подхватил заведующий Бюро интродукции Коль, затем аспиранты-партийцы Шлыков, Альбенский, глава Института аспирантуры Быков, ряд других. А в ГПУ выбивали показания против Вавилова из аграрников, арестованных по делу ТКП.

Не обо всем Николаю Ивановичу было известно, но и громогласных атак с трибун и в газетах с избытком хватало, чтобы он чувствовал себя в осажденной крепости. На этом фоне и стала подниматься звезда Трофима Денисовича Лысенко. Удивляться приходится не мягкости вавиловской критики в адрес колхозного ученого, а той последовательности, с какой он отстаивал достоинство науки.

Как бы ни менялось с годами личное отношение Вавилова к Лысенко, он высоко оценивал теорию стадийного развития, в этом был неизменен. В своем фундаментальном труде «Ботанико-географические основы селекции» Вавилов писал: «Метод яровизации является могучим средством для селекции по многим травянистым культурам, позволяя возделывать в наших северных условиях южные субтропические формы, в обычных условиях не могущие произрастать. Опыт последних лет по применению яровизации в Хибинах, за Полярным кругом, и в Ленинграде на огромном материале по различным культурам показал исключительные возможности использования мировых ассортиментов для целей селекции с применением яровизации. Впервые перед нами предстала в живом виде в условиях Ленинграда вся мировая коллекция сортов ячменя, включая озимые и яровые поздние формы, которые в обычных условиях никогда в Ленинграде не могли быть доведены до колошения»[669].

Так же оценивали теорию стадийности многие ученые. А.А.Любищев привел более десятка высказываний ведущих биологов и растениеводов того времени – Сапегина, Говорова, Хаджинова – все в высшей степени положительные[670].

В ВИРе яровизация вошла в арсенал методов изучения мировой коллекции, высокое мнение об этом методе было почти единодушным. В 1935 году Вавилов говорил на заседании научного совета ВИРа: «Мы имеем очень сильное новое оружие в виде учения о стадийности академика Лысенко. Это, несомненно, очень сильное оружие, которое, может быть, никто, как наш коллектив, не может оценить по достоинству…»[671] Нечто подобное он говорил и в 1939 году.

К другим теориям и начинаниям Лысенко, а их становилось все больше, Вавилов относился критически, но особенно негативно – к внедрению их в «практику колхозного строительства», на что делала ставку власть.

Надеяться можно было только на то, что со временем удастся цивилизовать Лысенко, интегрировать его в сообщество нормальных ученых. На такой основе он строил свои отношения с Лысенко. Его тактика не сработала – в этом была беда Вавилова и всей биологической науки в стране. Беда – не вина.