Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время

Петр Павлович был насыщен всевозможными познаниями, судил смело и оригинально, беседы с ним – о науке, литературе, искусстве, философии, прошлом и будущем человечества – скоро стали необходимы Николаю Ивановичу Да и проблемы своей науки он мог свободно обсуждать с Петром Павловичем, находя в нем вдумчивого и понимающего собеседника.

В марте 1921 года к Подъяпольскому нагрянули чекисты. Провели обыск, изъяли горы бумаг, его самого увели. Таков был один из способов борьбы с «укрывателями хлеба». Когда «план» по изъятию хлеба не выполнялся, брали заметных людей в заложники. Им грозил расстрел, если нужное количество зерна не будет доставлено. Иногда такие меры помогали: хлеб доставлялся, заложников выпускали. В противном случае – расстреливали.

М.Е.Раменская привела протокол обыска у Подъяпольских – он поражает безумной бюрократической педантичностью.

«В тюрьме заключенные объяснили Петру Павловичу, что положение его безнадежно, и он ждал конца. Но вот с ревизией является один из главных саратовских чекистов. “Петр Павлович, что вы здесь делаете?” – “Это вас надо спросить, что тут делают заложники. Жду расстрела”. – “А кто будет лечить мою жену от мигреней?” В тот же день Петр Павлович был отпущен»[100].

Дружба Вавилова с Подъяпольским продолжится и после отъезда Николая Ивановича из Саратова.

12 ноября 1922 года Николай Иванович был на докладе И.П.Павлова в Петроградском обществе естествоиспытателей. В тот же вечер написал Подъяпольскому, «зная, что Вас, больше чем кого-либо, он поинтересует»:

«Гипнотизм сводится к тем же условным рефлексам. В экспериментальной строго расчлененной обстановке с собаками физиолог в сущности проделывает то же, что и гипнолог. Вся психология теряет метафизический облик и становится рефлексологией. <…> Вот в двух словах что говорилось за два часа. В начале была политика. Рефлексы есть и другие, кроме упомянутых. Есть, безусловно, рефлекс свободы.

Это не метафизика, а реальный факт. У собак, у некоторых, он хорошо выражен, сначала его не понимали. Одна собачка никак не поддавалась опытам. В станке она рвалась и металась, и никакими угрозами и подкармливанием не удалось ее смирить. Но средство нашлось. Стали регулярно не кормить дня по 1½ собачку, отощала, извелась. И тогда, тогда всё наладилось, собачка стала послушной. “Что такое диктатура пролетариата, система террора и насильствий – это тоже лишение свободы, и большевики преуспели, так как проделали над страной тот же опыт, что физиолог с собачкой”»[101].

В 1926 году, когда Вавилов находился в средиземноморской экспедиции, Подъяпольскому исполнилось 60 лет. Поздравительное письмо Вавилова согрето таким чувством, с каким пишут только самым близким людям.

20 ноября 1926 г., Иерусалим: «Дорогой и любимый Петр Павлович. Получил сегодня извещение о Вашем юбилее. Пишу Вам из стран далеких, от кедров ливанских, из пустынь аравийских. Только что вернулся из Аравии, из Заиордании. Шлю Вам горячий привет. Желаю Вам бодрости, здоровья, силы физической и духовной. Пишу у ворот старого Иерусалима. Звонят колокола, как бы на пасхальной заутрене в Москве, даже звон русский… И невольно переношусь к Вам в Саратов, на Волгу, и вижу воочию Петра Павловича, доброго, внимательного, чуткого, готового всегда сделать каждому самое лучшее. Вспоминаю Петра Павловича как невольного свидетеля в дни малярии в Саратове, в дни трудные и в дни радостные. Было и то и другое. Среди добрых гениев столицы Волги Петр Павлович был первым. Из самого лучшего, что связано с Саратовом у нижеподписавшегося – знакомство с Петром Павловичем»[102].

Три года спустя, когда заболевший Подъяпольский решил ехать лечиться в Ленинград и ему понадобилась помощь, Николай Иванович написал ему не менее проникновенно – из другой экспедиции.

20 июля 1929 г.: «Пишу, дорогой Петр Павлович, с границы Китая. Пробираюсь к подножию Гималаев. Получил Ваше письмо уже в дороге. Детское Село в Вашем распоряжении.

Мой кабинет для Вас. Там диван. И Вас устроят – обратитесь к Виктору Евграфовичу Писареву – моему заместителю. Шаллерт Надежда Максимилиановна [секретарь Вавилова] тоже за Вами поухаживает. Надо быть героем. Уколы, впрыскивания и тому подобное – история не очень приятная. И в сем Вам сочувствую вполне. Но Вам лучше других известна и роль самовнушения. Внушаю Вам дух бодрости, пусть от самих Гималаев он дойдет до Вас как доказательство внушаемости на расстоянии»[103].