Эта любовь

Мы бы никогда не закончили петь эту песню, это как последняя сигарета перед смертью, как последняя ласка, как если бы с этим жестом, с этой песней начиналась вечность. Как если бы наши слова могли нас заставить поверить в это. Как если бы во всем был смысл. Неизвестно, какой именно смысл. И «Blue Moon», всегда, все время заезженная «Blue Moon».

Когда я гуляю вокруг Люксембургского сада, наступает ночь. Я чувствую запах земли сквозь запертую ограду. Запах свежей земли в городе.

Я иду, и я вижу, что я один. Я слышу, что вы не поете вместе со мной. Внезапно я перестаю петь.

Я остался один.

Только ночь и ограда сада.

Я могу в этой темноте плакать. Вокруг никого нет, мне некого стесняться. Почему, зачем, из-за кого?

Вы когда-нибудь существовали? Вы все выдумали? Просто записали все это, выдумав мое имя, всего меня, Яна Андреа Штайнера?

Я плачу, не сдерживая себя. Я хотел бы, чтобы это никогда не кончалось. Я кружу вокруг изгороди закрытого сада и только и делаю, что плачу и слышу, как поют «Blue Moon».

Я выхожу на освещенный Сен-Жермен-де-Пре. Я перестаю плакать. Никто бы не смог понять меня. Даже вы.

Я вхожу в кафе «Флор». Я пью коктейль «Pimm's». Мне становится лучше. Я оглядываюсь вокруг, смотрю на людей, гарсонов в длинных белых передниках, на их повторяющиеся движения в зеркалах, я действительно здесь, сижу на красной скамейке, за столом, перед своим бокалом. Разговариваю с молодой брюнеткой, у которой на руке перстень с драгоценными камнями.

И я начинаю смеяться, я уже не помню почему, я хохочу и заказываю еще один коктейль. Все хорошо. Я становлюсь властелином этого города. Я снова иду гулять, последний круг перед сном. Я ложусь в кровать, в белой комнате, которую вы никогда не видели. Но это не имеет никакого значения, я могу наконец заснуть.

И снова наступает завтра, снова светит солнце, и так каждый день, с самого начала, всегда. Это и есть жизнь. И вы, и я мы вместе. Мы поем «Blue Moon» together. И все начинается заново. Вся наша история.

Я снова начал писать письма, я не могу пересилить себя. Никто не может сказать мне, что с этим делать, как можно писать их, кто их будет читать, как можно представить, что кто-то ответит. Это не имеет никакого значения, я упираюсь, я пишу слова, слова, слова, почти всегда одни и те же, адресованные всему миру.

И я возвращаюсь к вам. Только к вам. К этому имени, выгравированному на светлом камне кладбищенского сада. Я не могу удаляться от него надолго. Я знаю, что должен пережить какие-то другие истории, прочитать другие истории, увидеть другие улыбки. Соединить вас со всем этим. Не беспокойтесь, у меня все хорошо. Все привыкают. Никогда не известно, к чему именно. Все это очень абстрактно. Никто не знает, что с этим делать, но это не значит, что у меня все плохо, у меня все не так плохо.

Иногда мне не хватает этого, мне хочется танцевать с вами. Мы очень хорошо танцуем вместе, все равно, какой танец, мы можем станцевать любой, мы умеем двигаться, вы и я.

Иногда ко мне приходит это безумное желание, танцевать с вами, это глупо, я знаю, что это невозможно, и в то же время, несмотря ни на что, я с вами танцую. Мы никогда не устаем. Мы не знаем, откуда мы знаем, как надо двигаться. Мы скользим по паркету бального зала. Кто-то говорит: главное — не останавливайте музыку, мы должны дать им потанцевать. Кто-то другой говорит: посмотрите на них, они как будто всю жизнь танцевали. И кто-то еще: они словно в первый раз пришли сюда, на этот бал.

Да, так говорят. Но мы ничего не слышим. Мы танцуем. Мы не смотрим друг на друга. Только следим за нашими движениями.

Иногда вечерами, когда я не пишу вам, не думаю о вас, когда я с кем-то еще, а не с вами, ведь мы бы могли танцевать в это время, не занимаясь больше ничем другим, ни о чем не думая. Ничего бы не было. Ничего бы не существовало, кроме этого. Только наш танец. Мы бы забыли даже о Боге, который смотрит, как мы танцуем на этом балу. Забыли обо всех историях.

Где мы?

Там, где вы. Там, где вы хотите. Там, где вы придумываете слова.

Я не оставляю вас. Никогда. Поэтому какая разница, что это за место, где мы танцуем все ночи напролет, вы и я.

Скажите мне это слово, прошу вас.

Нет. Я не скажу. Мы оба знаем его. Это то слово, которое сложно написать. Простое слово, которое сложно слышать. Его не нужно произносить.

Идите сюда.

Забудем об этом слове. Давайте танцевать. Мы как будто приходили сюда с самого начала. Мы как будто были здесь всегда. Как если бы мы произнесли это слово, ведь мы могли бы в него поверить. Вальс в три четверти, движение еле заметное, едва различимое, и тем не менее мы танцуем, мы напеваем песню, мы знаем ее наизусть, все эти имена, все эти слова, мы знаем их, мы забываем их, заменяем другими именами, другими словами, мы не можем помешать себе петь, танцевать, это никогда не кончается.

***