Эта ложь убьет тебя

– Я вызвал полицию и выпустил из ванны всю воду. Я не мог найти бинты, но на ней было такое длинное кружевное платье, и я оторвал подол и перевязал ей запястья. Я все время думал: «Она на меня ужасно рассердится за то, что я испортил ее платье», но к тому времени, когда приехала «скорая», я уже понял, что надеюсь на то, что она на меня рассердится, потому что иначе…

– Это, должно быть, было ужасно.

– Так и было… невозможность, ставшая реальностью, – ответил он. – Но настолько более реальная, чем все остальное.

– Более яркая, более живая.

– Да. – Он посмотрел ей в глаза. – Откуда ты это знаешь?

Руби пожала плечами, вдруг смутившись.

– А откуда я узнала, что надо надеть клубничный кардиган в первый день нашей встречи? Вселенная мне подсказала.

Он улыбнулся, глядя на одеяло. На одном из квадратиков двое темноволосых детей держались за руки, один одетый в белое, другой в черное.

– Страх не уходит, когда самое ужасное уже случилось. Он нарастает, и ты ждешь, что произойдут еще более ужасные вещи. Ты их ожидаешь.

– Брианна, – прошептала Руби, но она даже не совсем понимала, почему произнесла ее имя. Брианна не стояла по другую сторону от окна. Она не стучала в дверь. И все же с того момента, как Шейн рассказал о матери, лежавшей в ванне, Руби представляла себе Брианну, плавающую в ванне. В длинном кружевном платье. Имитируя миссис Феррик, как другая девочка могла бы нарядиться в подвенечное платье матери. Нацепить ее нитку жемчуга. Танцевать по дому в слишком больших туфлях.

– Бри очень похожа на нашу мать, – сказал Шейн. – Слишком похожа на нее, если хочешь знать правду. Они обе здороваются с ветками деревьев, и обе танцуют в полночь в саду. Обе это делали, – поправил он себя, словно вспомнил, что его мать ускользнула в другую плоскость существования и не ждет его в соседней комнате.

Руби это понимала. После исчезновения отца она каждое утро просыпалась, забыв о том, что его нет. Это тянулось много дней, потом недель, потом месяцев.

В конце концов она осознала правду.

– Я знаю, что Бри – не моя мать, и она ни разу не заговаривала о том, что собирается уехать, но мне все равно тревожно. – Он опустил голову. – Каждый раз, когда я слышу, как вода льется в ванной, я сижу неподвижно и слушаю. Я вижу ее там, лежащую в воде, и я…

Руби завладела его руками, просто так, ее пальцы скользнули вверх по предплечьям, потом в его волосы. Потом она прижалась лбом к его лбу.

– Мы не допустим, чтобы с ней что-то случилось, хорошо? Я обещаю.

– Мы не допустим, чтобы что-то случилось с тобой. – Руки Шейна, накрывшие ее ладони, были теплыми. – Мы перестанем бояться. Вместе.

– А потом? – спросила Руби, затаив дыхание. – После того, как мы перестанем бояться?

Шейн улыбнулся. Это была улыбка Чеширского кота, полумесяц, разрезавший его лицо. В нем объединились озорство и магия.

– Потом мы просто будем вместе.

Она выдохнула, ее пальцы вцепились в его волосы. Ей хотелось защитить его. От печали. Он боли. От совершенно ужасного понимания того, что любимый человек никогда уже не вернется, разве что в ночных кошмарах.

– А как же Паркер?

Шейн приблизил к ней лицо. Почти прижавшись губами к ее губам, он произнес:

– Паркер Эддисон – это песчинка на земле пирамид и богов. Нам только надо подождать ветра, и его унесет прочь.

– Я так долго ждала этого ветра. Мы не можем просто… – Она прижалась губами к его шее, и когда он выдохнул, она поняла, что он это чувствует.

– Руби…

– Разве меня так зовут?

– Клубничка, – протянул он, тихо и страстно, и тело Руби загорелось. Она чувствовала себя лунной богиней на земле пирамид и песка, до краев наполненной светом, страстным желанием.

Потом Шейн скользнул губами по ее подбородку, шепча: «Скажи мне, чего ты хочешь», и все ее тело застыло. Ее сердце отяжелело под грузом желания. И опасности.

– Я не знаю, – ответила она.

– Это ничего. – Он отстранился, приподнял пальцами ее голову за подбородок. – Тебе не обязательно знать.

– Не обязательно? – Никто, за всю историю существования Руби, не говорил ей, что быть неуверенной – нормально. Не знать, чего она хочет. Дать себе возможность понять это. – Ты сошел с ума?

– Ты шутишь? – Он рассмеялся. – С тех пор, как я тебя встретил, я повторял себе эту сказку о том, что ты придешь ко мне под окно. Я знал, что это фантазия. Я знал, что эта невероятно прекрасная, невероятно сильная девочка не может залезть в окно моей спальни только потому, что мне этого хочется.

– И все-таки…

– Ты пришла. – Он поцеловал ее в нос. – Ты появилась, и это было настолько лучше всего, что могла придумать моя память. Настолько лучше всего того, что могло сотворить мое воображение. Ты была противоположностью всем моим ночным кошмарам, противоядием от всех моих страхов.