Произошла странная и удачная вещь: твое письмо и пакет застали меня сегодня днем в приступе подагры (первом за 3–4 года и не очень сильном, так как я сразу прибегнул к лекарствам). Поэтому я полулежал с поднятыми глазами большую часть дня, не отрывая глаз от изумительной Маделейн. Твой том я прочел сразу и с огромным интересом. Он представляет дело в совершенстве, в нем ничего не дополнить, ни изъять. Она не страдала от своей красоты, а жила среди нас так долго, послужив героиней для произведений искусства, обогатившего человечество. С каким бы благодушием она не смотрела на это сквозь годы, но я узнал (хотя прошло уже 20 лет с того времени), что она стала замужней и уважаемой женщиной и довольно долго жила в Австралии, в Онслоу Гардене, будучи ближайшей соседкой моего старого друга Лиона Плейферса. Они не были знакомы и он не встречался с ней (хотя она и была там), но сам факт заставлял, меня мучиться, поскольку я чувствовал себя глубоким стариком, вспоминая судебный процесс над ней. Сообщения о суде появлялись тогда каждый день в «Таймс», я тогда жил с родителями в Болонье и помню, с каким волнением они обсуждали дело, помню странный приговор «не доказано», отпечатанный на газетной странице… Четырнадцатилетним мальчиком я стоял с газетой у окна над Рю Нуве Шассе и читал приговор. Правда, тогда я не знал об этом деле, прекрасном и совершенном, как ты говоришь.
Письменный отчет о процессе великолепен, замечательна и зашита. Она и в самом деле была зловещей молодой особой, и обстоятельства дела это подчеркивают. Интересно взглянуть на ее лицо во время столь ярко засвидетельствованных и ужасных страданий ее жертвы. Поразительно, что свидетельств того, через что он прошел в свою последнюю ночь было для нее недостаточно. А жаль, что тогда еще не было фотографии: я бы много дал за то, чтобы увидеть ее лицо в этот момент!
Одним словом, ты не можешь даже представить, насколько я тебе признателен. Я предвижу, что в будущем меня крайне заинтересует литературный плагиат. Будем ли мы достаточно благодарны за прекрасные просветы в общей мрачной перспективе? Кладу свой телескоп на твое плечо и остаюсь
С признательностью,
твой Генри Джеймс».
Кстати, «плагиатором» был ловкий писака, известный под именем Антик Смит, бесчестную карьеру которого я тогда описывал[13]
. Но Генри Джеймс нашел его довольно бесцветным и неинтересным.Другой мой собрат по перу также поделился воспоминаниями о Маделейн. Эндрю Ланг рассказал мне, что учился в одной школе с ее братом, и когда однажды они увидели на газетном стенде сообщение «Девушка из Глазго арестована за убийство», Ланг в шутку заметил, повернувшись к приятелям: «Наверное, это сестра Джима Смита» — и оказался прав!
Как-то раз я решил, что мне достался приз. Моя знакомая леди средних лет сказала мне, что у ее почтенной мамаши есть акварельный портрет Маделейн Смит, написанный с натуры и подаренный ей художником. Леди не знала цены подобным вещам и нуждалась в моем совете. Была назначена встреча. Я дождался везучую престарелую даму с неподвижным лицом и озорным взглядом. На мой вопрос она ответила, что была бы рада отдать мне рисунок, но к сожалению его у нее уже нет: когда она прибирала всякий «хлам»! то отправила его в огонь. Когда я пришел в себя, я сразу ушел, высказав свои опасения за будущее человека, совершившего подобное преступление, оставив за собой непочтительное кудахтанье злобной старухи.
От другой свидетельницы той туманной эпохи, которая в еще девическом возрасте видела Маделейн на «вечеринках» в Глазго, я узнал, что она всегда была королевой бала, исключительно красивой, темноволосой и живой, пленительной для мужчин. Но все эго в манере, которую на языке того времени называли «бесстыдной». По общему мнению, ее поведение было просто вызывающим».