Эта прекрасная тайна

– Я пока не уверен. – Гамаш повернулся к настоятелю и махнул рукой в сторону пристани. – Ну что, идем?

Самолет почти остановился, пилот выключил двигатель, винты снизили обороты, и самолет на своих поплавках преодолел последние несколько футов. Гамаш и настоятель ухватились за стойки шасси и остановили самолет, потом старший инспектор поднял канаты, змеящиеся в холодной воде.

– Я бы не утруждался, – сказал настоятель. – Долго они здесь не пробудут.

Старший инспектор возразил, держа в руке мокрый канат:

– А я не уверен.

– Вы забываете, кто здесь старший.

Гамаш опустился на колено и бысто сделал несколько петель, пришвартовывая самолет к пристани, потом поднялся:

– Я не забываю. Дело в том, что я, кажется, знаю, кто сюда прилетел. Вовсе не пресса.

– Не пресса?

– Я сомневался, потому что не успел толком разглядеть эмблему, когда самолет пролетал над нами. Вот почему я хотел пойти с вами.

Старший инспектор показал на символ на двери самолета. Гребешок, составленный из четырех лилий. Над гребешком красовалась надпись: МЮК.

– МЮК? – спросил настоятель.

Маленькая дверь открылась.

– Министерство юстиции Квебека, – ответил Гамаш и шагнул вперед, предлагая руку пассажиру, выходившему из гидросамолета.

Вежливое предложение старшего инспектора либо не заметили, либо проигнорировали. Появилась великолепная кожаная туфля, за ней вторая, человек на секунду задержался на поплавке, потом легко, словно в дверь театра или художественной галереи, шагнул на пристань.

Огляделся, оценивая обстановку.

Не первопроходец, высадившийся на неизведанной земле, а победитель.

Лет шестидесяти, седоволосый, чисто выбритый, красивый, уверенный в себе. Человек без каких-либо слабостей. Но и не задира. Он чувствовал себя совсем как дома, спокойно, даже безмятежно. И если большинство людей казались бы смешными, прибыв в глушь в превосходном костюме с галстуком, то он выглядел совершенно естественно. Его вид мог даже вызвать зависть.

Гамаш подумал, что если незваный гость задержится здесь на некоторое время, то монахи тоже облачатся в костюмы и галстуки. И станут благодарить гостя.

Он умел оказывать на людей такое воздействие. Не он приспосабливался к миру, а окружающий мир – к нему. Так оно и происходило. Впрочем, с немногими, хотя и весьма примечательными исключениями.

Человек на пристани огляделся. Его глаза не задержались на Гамаше. Скользнули, словно по пустоте, и остановились на настоятеле.

– Отец Филипп?

Настоятель поклонился, не сводя с незнакомца голубых глаз.

– Меня зовут Сильвен Франкёр. – Человек протянул руку. – Я старший суперинтендант Квебекской полиции.

Всего на один миг настоятель перевел взгляд на Гамаша. Потом снова устремил его на Франкёра.

Арман Гамаш знал, какое выражение у него на лице. Спокойное, внимательное. Уважительное.

Но отец Филипп, умевший читать невмы, различил малозаметные морщинки на лице старшего инспектора и понял, что чувствует Гамаш на самом деле.

– Что это за хрень, черт подери? – прошептал Бовуар, когда они шли по коридору, на несколько шагов отстав от настоятеля и старшего суперинтенданта Франкёра.

Гамаш кинул на Бовуара предупреждающий взгляд. Не легкий визуальный укор, а удар дубинкой по голове. «Заткнись, – говорил этот суровый взгляд. – Придержи язык сейчас, если прежде не научился».

Бовуар заткнулся. Но не перестал наблюдать и слушать. Двигаясь вперед, они словно шли сквозь пелену разговора, создаваемую идущими впереди мужчинами.

– Ужасный случай, mon père, – сказал старший суперинтендант. – Смерть приора – национальная трагедия. Но могу вас заверить, что мы быстро найдем убийцу и вы оплачете вашу потерю в приватной обстановке. Я приказал моим людям держать в тайне смерть брата Матье.

– Старший инспектор Гамаш говорит, что это невозможно.

– И совершенно правильно говорит. Невозможно для него. Я питаю глубочайшее уважение к месье Гамашу, но его возможности ограниченны.

– А ваши – нет? – спросил настоятель.

Бовуар улыбнулся, подумав, знает ли настоятель, с кем имеет дело.

Суперинтендант Франкёр рассмеялся. Он пребывал в расслабленном, хорошем настроении.

– По вашим меркам, отец Филипп, мои возможности мизерны. Но с точки зрения обычных смертных, они довольно значительны. И они к вашим услугам.

– Merci, mon fils[46]. Весьма признателен.

Скорчив гримасу, Бовуар посмотрел на Гамаша и открыл рот, но тут же его закрыл, увидев лицо шефа. Не рассерженное. Даже не расстроенное.

Озадаченное. Словно старший инспектор Гамаш пытался решить сложное математическое уравнение, но у него не получалось.

У Бовуара имелся собственный вопрос.

«Что это за хрень, черт подери?»

Бовуар прислонился к закрытой двери:

– Можно кое-что сказать?

– Стоит ли? – ответил шеф, садясь на стул в тесном кабинете приора. – Я знаю твой вопрос, но не знаю ответа.

– Как в телевикторине «Рискуй!», – сказал Бовуар, скрестив руки на груди и продолжая подпирать дверь. Этакий засов в виде человека. – «Алекс, я выбираю вопрос „Какого хрена?“ за две сотни».

Гамаш рассмеялся.

– Сложный вопрос, – признал он.

И к тому же рискованный, подумал Бовуар.