Рукопожатие удивило Бовуара. Он предполагал почувствовать мягкую, дряблую руку, но она оказалась твердой, уверенной, с кожей гораздо более жесткой, чем у Бовуара.
– Ух ты, глядите-ка! – Брат Бернар снова наклонился, а затем опустился на колени и принялся собирать ягоды.
Бовуар тоже присел и посмотрел на землю. Не сразу, но среди переплетения веток, мха и опавших листьев он разглядел то, что искал брат Бернар.
Не спасение, а самый маленький из диких плодов.
– Бог ты мой, – рассмеялся Бернар, – это же настоящая золотая жила. Я много лет хожу здесь осенью, но не знал, что тут их столько.
– Не хотите ли вы сказать, что иногда стоит сворачивать с пути?
Бовуар почувствовал, что доволен собой. Он тоже умел изъясняться аллегорически.
Монах рассмеялся:
– Один – ноль.
Следующие несколько минут они ползали по подлеску, собирая чернику.
– Ну вот, – сказал брат Бернар. Он встал, потянулся, отряхнул веточки с мантии. – Наверняка рекордный сбор. – Он заглянул в свою корзину, наполненную ягодами. Вы мой счастливый талисман. Merci.
Бовуар почувствовал, что очень доволен собой.
– А теперь, – сказал Бернар, указывая на два плоских камня, – моя очередь помочь вам.
Бовуар помедлил. Пока они собирали ягоды, он сунул план монастыря в кусты. Сейчас он невольно посмотрел в ту сторону. Бернар посмотрел туда же, но промолчал.
Бовуар вытащил свиток, и они уселись на камни лицом друг к другу.
– Что вы ищете? – спросил монах.
Бовуар все еще сомневался. Наконец он принял решение и развернул план.
Брат Бернар опустил взгляд на пергамент. Его глаза чуть расширились.
– План монастыря, составленный отцом Клеманом, – сказал он. – Мы знаем, что он начертил такой план. Понимаете, в свое время он прославился как архитектор. Потом стал гильбертинцем и исчез вместе с другими двадцатью тремя монахами. Никто не знал, куда они отправились. Впрочем, их судьба мало кого волновала. Гильбертинцы никогда не были богатым или влиятельным орденом. Совсем наоборот. А потому, когда они оставили монастырь во Франции, все решили, что орден расформировался или вымер.
– Но орден выжил, – сказал Бовуар, тоже разглядывая план.
– Да, они добрались сюда. В те дни это было все равно что переселиться на Луну.
– Почему они переселились?
– Боялись инквизиции.
– А чего им было бояться, таким бедным и незаметным?
– А чего боятся все? По большей части все страхи в голове. Не имеют никакого отношения к реальности. Я думаю, гильбертинцы вовсе не интересовали инквизицию, но они все равно предпочли скрыться. На всякий случай. Слова, которые можно сделать нашим девизом. На всякий случай. Exsisto paratus[48]
.– И вы его прежде не видели? – Бовуар показал на план.
Брат Бернар покачал головой, завороженный линиями на чертеже.
– Восхитительно, – сказал он, наклоняясь еще ближе к свитку. – Увидеть подлинный план отца Клемана. Интересно, его начертили до или после строительства монастыря?
– А какая разница?
– Может, и никакой. Но в одном случае чертеж – пожелание, а в другом – отражение действительности. Если его начертили после, то он показывает, что мы имеем в реальности. А не то, что они хотели получить, но потом передумали.
– Вы знаете монастырь, – сказал Бовуар. – Как вы считаете?
Несколько минут брат Бернар сидел, склонив голову над пергаментом, иногда прослеживал ту или иную линию движением синего от черники пальца. Несколько раз он хмыкнул. Что-то напел себе под нос. Покачал головой, потом провел пальцем по другой линии, другому коридору.
Наконец он поднял голову и взглянул на Бовуара:
– Что-то на чертеже не так.
Бовуар ощутил нервное возбуждение, дрожь:
– Что именно?
– Масштаб не отвечает действительности. Видите – здесь и здесь.
– Огород и скотный двор.
– Верно. Здесь у них размер такой же, как и у сада настоятеля. Но они разные. На самом деле они раза в два больше.
Монах говорил правду. Бовуар помнил сбор кабачков с братом Антуаном. Огород громадный. А сад настоятеля – место убийства – гораздо меньше.
– Откуда вы это знаете? – спросил Бовуар. – Вы бывали в саду настоятеля? – Он кинул взгляд на высокую стену.
– Никогда. Но я ходил близ него. Когда собирал ягоды. А еще я захаживал в огород и на скотный двор. План неверен, – сказал монах, снова опустив глаза на пергамент.
– Но что это значит? – спросил Бовуар. – Зачем бы отец Клеман стал чертить план, не соответствующий действительности?
Бернар задумался, потом неуверенно покачал головой:
– Трудно сказать. Церковь всегда склонна к преувеличениям. Посмотрите на старые картины. Младенец Иисус на них выглядит десятилетним. На старых городских картах соборы кажутся гораздо больше, чем в реальности. Доминируют над окружающими строениями.
– И поэтому отец Клеман преувеличил размеры сада настоятеля? Но зачем?
Монах опять покачал головой:
– Возможно, из тщеславия. Хотел, чтобы казалось масштабнее. Церковная архитектура нетерпимо относится ко всему необычному, несбалансированному. На бумаге, – монах опять кивнул на пергамент, – монастырь выглядит лучше, чем настоящий. Хотя настоящий функционирует лучше.