Эта прекрасная тайна

– Вполне возможно. И заставил брата Раймона держать это в тайне.

– Но мне Раймон обо всем рассказал, – возразил Бовуар. – Кто знает, рассказал он другим монахам или нет.

– Вероятно, он считал, что обещание, данное настоятелю, распространяется только на братию. Не на тебя.

– Или ему уже надоело молчать, – заметил Бовуар.

– И возможно, – сказал Гамаш, – брат Раймон солгал тебе и все-таки открыл тайну кому-то еще.

Они услышали тихое шарканье ног по Благодатной церкви и увидели монахов – те шли кто куда по своим делам, прижимаясь к стенам. Словно боялись обнаружить себя.

Полицейские разговаривали вполголоса, и Бовуар надеялся, что их никто не услышал. Но если услышали, то теперь уже ничего не поделаешь.

– Приору, – закончил мысль Бовуар. – Если бы брат Раймон нарушил свое обещание настоятелю, то сообщил бы брату Матье. Он бы чувствовал, что имеет на это право, раз настоятель не предпринимает никаких действий.

Гамаш кивнул. Это имело смысл. В том маленьком логическом мире, который они только что создали. Но в жизни монахов мало что укладывалось в рамки логики. И старшему инспектору пришлось напомнить себе: есть разница между тем, что должно было бы случиться, что могло случиться и что случилось на самом деле.

Им требовались факты.

– Если бы брат Раймон сказал приору, к чему бы это привело? – спросил Бовуар.

– Можно предположить, что приор впал бы в бешенство…

– Или нет, – прервал его Бовуар, и шеф удивленно посмотрел на него. – Не исключено, что настоятель, храня молчание о столь важных обстоятельствах, в конечном счете дал бы приору необходимое оружие. Приор, возможно, продемонстрировал бы притворную злость, но на самом деле он только обрадовался бы.

Гамаш представил себе приора. Вообразил, как тот выслушивает известие о неприятностях с фундаментом. Настоятель все знает, но ничего не предпринимает. Только молится. Как бы в таком случае поступил приор?

Сказал бы кому-нибудь еще?

Наверное, не сказал бы. По крайней мере, сразу.

В ордене, принявшем обет молчания, информация становилась твердой валютой, и брат Матье явно не имел склонности разбрасываться ею. Он бы никогда не поделился полученной информацией сразу же. Он приберег бы ее про запас. Подождал бы подходящего момента.

Гамаш, конечно, не знал, но мог предполагать, что приор, вероятно, попросил бы встречи с настоятелем. Где-нибудь в укромном месте. Где их никто не услышит. И не увидит. Где только птицы, и столетний клен, и мошка. Если не считать Господа.

Но старший инспектор опять покачал головой. Эта гипотеза не отвечала всем фактам. Один из фактов, подтвержденный свидетельскими показаниями, состоял в том, что именно настоятель искал встречи с приором. А не наоборот.

Правда, и тут не обошлось без «но».

Гамаш вспомнил один из его разговоров с настоятелем. В саду. Когда настоятель сказал, что именно приор предложил встретиться. Настоятель только назначил время.

Значит, о встрече просил приор. О чем он хотел говорить – о фундаменте?

И опять сценарий изменился. Настоятель дает своему секретарю фальшивое поручение. Просит его найти приора и сообщить о встрече позднее этим утром.

Брат Симон уходит.

И настоятель остается один в своем кабинете, в своей келье, в своем саду. И ждет там брата Матье и встречи, тайно им организованной. Но не после одиннадцатичасовой мессы, а после мессы первого часа.

Они направляются в сад. Отец Филипп не знает наверняка, о чем хочет говорить с ним приор, но подозревает. Он берет с собой отрезок трубы, прячет его в длинном рукаве мантии.

Брат Матье сообщает настоятелю, что знает о проблемах с фундаментом. Требует сделать вторую запись. Требует снять обет молчания. Спасти монастырь. Иначе в зале для собраний братии он сегодня же расскажет монахам о фундаменте. О молчании настоятеля. О бездействии настоятеля перед лицом кризиса.

Когда брат Матье достает свою бомбу, настоятель достает водопроводную трубу. Одно оружие фигуральное, другое – самое что ни на есть настоящее.

Секунда – и приор лежит, умирая, у ног настоятеля.

Да, подумал Гамаш, представляя себе эту сцену. Все совпадает.

Почти.

– Что не так? – спросил Бовуар, заметив беспокойство на лице шефа.

– Все вроде выстраивается в логичную цепочку, но есть одна проблема.

– Какая?

– Невмы. Клочок пергамента, найденный у приора.

– Может быть, он просто принес его с собой. И эта бумажка не имеет никакого значения.

– Может быть, – сказал Гамаш.

Но они оба сомневались. Лист пергамента оказался в руке приора не случайно. Не случайно он, умирая, защищал эту бумажку.

Пергамент и разрушающийся фундамент монастыря Сен-Жильбер-антр-ле-Лу. Как они могут быть связаны?

– Я совсем запутался, – признался Бовуар.

– И я тоже. Что тебя смущает, mon vieux?

– Настоятель, отец Филипп. Я говорил с братом Бернаром, он, кажется, добрый парень и считает настоятеля чуть ли не святым. Потом я говорил с братом Раймоном, который тоже кажется весьма порядочным человеком, и он считает, что настоятель – ближайший родственник Сатаны.

Гамаш помолчал несколько секунд.