Эта русская

Они почти добрались до Верхнего Рэмсбери, деревни, в которой, по сведениям, обретался Котолынов, и вскоре почти выбрались из нее, не обнаружив никаких признаков «Розового коттеджа», его предполагаемого обиталища. Потом пожилой местный житель, одетый как браконьер из старого фильма, блеющим водевильным голосом объяснил им, куда ехать, а его стоявшая рядом родственница-или-знакомая, рослая девица в парадном костюме для верховой езды, тем временем молча на них пялилась. Плакат в окне соседнего магазина «Товары для здоровья» приглашал ознакомиться с имеющимися в продаже разнообразностями, ни больше ни меньше.

Когда они отъехали, Анна начала было:

– Этот человек из тех…

– Никоим образом. Те уже повывелись, во всяком случае в Англии. Уж всяко на юге Англии. Прости, этот «Розовый коттедж» не дает мне покоя. Тут что-то не так. Такого названия просто не может быть.

– Почему? Простенькое, миленькое названьице…

– В том-то и дело, как раз такие названьица настоящим коттеджам, в которых живут люди, и не дают. Разве что для смеха. А, наверное, это он и есть.

– Я не понимаю, Ричард.

– Первый поворот налево после автобусной остановки. Скорее всего, окажется, что никакой это не коттедж, а мусорная свалка. Или вертолетный ангар.

– А я думала, только в России вещи не называют своими именами.

– Извини, любимая, я просто немножко нервничаю – из-за этой встречи с Котолыновым.

– Мне казалось, вы с ним знакомы.

– Нет, встречались пару раз на пару минут, много лет назад, когда он приехал из Америки. Ну вот мы у цели. Окончательно и бесповоротно у цели, Господи прости, как сказал бы Криспин.

Указатель в форме пальца указывал в сторону «Розового коттеджа», туда, где сквозь ворота, для пущей надежности помеченные надписью «Розовый коттедж», открывался вид на компактный домик, построенный или полностью перестроенный году этак в 1980-м, украшенный табличкой «Розовый коттедж». Между изгородью и домом были в изобилии посажены многочисленные растения, и все, которые Ричард сумел разглядеть, оказались розами. Некоторые из них даже пытались вскарабкаться на стену у крыльца. По Анне было заметно, что она думает, какое тут все английское.

На призыв нежданно простецкого звонка без промедления явился гладко выбритый мужчина лет шестидесяти, в поношенных серых фланелевых брюках и в теплой рубахе.

– А, милости просим, – проговорил он приветливо с американским акцентом. – Никак доктор Вейси и мисс Данилова?

– Они самые. Мы хотели бы видеть мистера Котолынова.

– А вы его и видите, и будете видеть, пока не повернетесь ко мне задом. Я Котолынов. Заходите.

Внутренняя обстановка коттеджа, по понятиям Ричарда, была выдержана в сдержанно-американском стиле, точнее говоря, не в типично английском и не в восточноевропейском, впрочем, улавливал он это только по разрозненным деталям, например по мимолетному дуновению стужи, насланному кондиционером. Для начала он немного потаращился на Котолынова, который в ответ от души похохотал над ними обоими, в основном над ним.

– Я знаю, как это гнусно с моей стороны, но просто не могу удержаться. И знаете, в общем не вижу особой нужды удерживаться, потому что именно так я веду себя здесь все время. – Он помолчал. – Или почти все время. – Обернувшись к Анне, он мгновенно и всецело преобразился, как преображается всякий двуязычный человек, переходя с одного языка на другой, а может, и не только с языка на язык. – Примите мои душевные извинения, госпожа Данилова, за то, что я не сразу обратился к вам с родной речью. Это следствие жизни за пределами России.

– Конечно, – с улыбкой кивнула Анна. – Но я сразу вас узнала.

– Надеюсь, не по фотографиям, где я весь волосатый? Или, Боже сохрани, не по акценту?

– Нет, у вас вид русский.

– Дерьмо поднебесное, – высказался Котолынов, мгновенно переходя на английский. – Боже меня сохрани еще раз, только русская могла это заметить. Вы знаете английский?

– Недостаточно, чтобы говорить, – ответила Анна.

– Жаль. Мне теперь по-английски проще.

Он посмотрел на Ричарда, который высказал вслух то, о чем думал практически с самого приезда:

– Вы сильно изменились за последние годы. Я видел вас в какой-то телепередаче в середине восьмидесятых, и тогда вы были – ну, весьма и весьма русским.

Котолыновские манеры снова переменились, и он заговорил, подделываясь под англичанина:

– Ну конечно, тогда я еще был высланным русским писателем, этаким, понимаете ли, господином, с ног до головы в проблемах адаптации к новой культуре, да еще и с бороденкой – вернее, с тем, что успело отрасти за две недели. – Его опять снесло в американский акцент. – И было это довольно гнусно с моей стороны, и я тогда принял твердое решение: никогда больше не выступать в этой роли. Так, прежде чем мы все усядемся…

Анне, которой, судя по виду, удавалось уследить за общим смыслом диалога, было объявлено, что ей наверняка нужно в уборную, и чуть ли не приказано отправляться наверх. Котолынов усадил Ричарда перед широким окном, открывавшим вид на еще некоторое количество роз и непритязательную садовую скульптурку.

– Кофе, доктор Вейси? Или спиртного?