Эта сильная слабая женщина

— Нет. Мы уже не в том возрасте, когда прячутся по углам.

— Вот именно! — усмехнулся Дружинин. — Кстати, мои сотрудники уже звонили мне — сюда! И, пожалуйста, перестань думать обо всем этом. Мы вместе, остальное не имеет никакого значения.

— Ты любишь меня?

Об этом она спросила его впервые.

Дружинин лежал, закрыв глаза, и словно не слышал ее вопроса, — а она вся сжалась, замерла и, наконец поняв, почему Дружинин молчит, провела ладонью по его лицу.

— Ну и ладно, — сказала Любовь Ивановна. — Хуже, если бы соврал.

— Пойми меня, — тихо попросил Дружинин. — И не обижайся. Я же внутри совсем пустой. Все придет своим чередом. Мне очень хорошо с тобой, Любонька. Ты не представляешь…

Он не договорил.

— Представляю, — так же тихо ответила она.

Зазвонил телефон, и Любовь Ивановна подняла трубку. Андрея Петровича? Она поглядела на Дружинина, и тот отрицательно покачал головой. Очевидно, уже устал от дневных разговоров со своими сотрудниками, а сейчас время позднее, какие вообще могут быть дела…

— Он болен.

— Это Любовь Ивановна? — спросил мужской голос.

— Да.

— Здравствуйте. Автономов. Как здоровье Андрея Петровича?

Она смущенно ответила: был очень сильный сердечный приступ.

— Передайте ему самые добрые пожелания, — сказал Автономов. — Ну а у вас как дела? Игорь Борисович рассказывал мне на днях кое-что, но я всегда делаю скидку на его нетерпеливость.

Любовь Ивановна засмеялась. Должно быть, о ее последней поездке в Придольск Туфлин доложил секретарю парткома в самых победных тонах. Сейчас ей понравилось, как Автономов мягко съязвил в адрес Туфлина. (В институте поговаривали, что будто бы полтора года назад Туфлин возражал против избрания Автономова секретарем парткома, — дескать, не слишком ли молод, только что защитился, пусть занимается наукой.)

— Правильно делаете, — сказала Любовь Ивановна. — Игорь Борисович действительно нетерпелив, но его можно понять, наверно. А работа… Работаем, одним словом.

Что ни говори, а этот звонок был приятен не только Дружинину, но и ей. Любовь Ивановна знала Автономова года три, с тех пор, как тот стал руководить в институте группой плавления. Встречались они часто, и Любови Ивановне нравились те спокойствие и четкость, с которыми работал Автономов.

Только один раз они встретились не по делу. Любовь Ивановна помнила, как пришла утром в лабораторию, увидела на столе экземпляр журнала «Металловедение» со своей статьей и надписью над заголовком — «Поздравляю!». Тут же лежала плитка шоколада. Она спросила Зою, кто сюда положил журнал и шоколад? Зоя пожала пышными плечами и ответила: «Наверно, Автономов. Заходил минут пять назад». Любовь Ивановна пошла искать Автономова, нашла, поблагодарила за журнал и шоколад и все-таки спросила — за что же такое внимание? Он улыбнулся: «А разве вы не радуетесь, если что-то получается у других?»

Сейчас она не успела рассказать Дружинину об этой давней истории — пришли Володька и Вета.

Володька принес деньги — свой долг. За сбитого лося он уже расплатился. Пришлось стиснуть зубы и не спешить с уходом из таксопарка. Сейчас, едва положив деньги на стол, он облегченно вздохнул:

— Все! В творческой биографии Владимира Якушева закрылась еще одна славная страница!

Оказалось, заявление об уходе он уже подал и будет работать на автобусе, на линии Стрелецкое — Большой город. Хотел было в  д а л ь н о б о й щ и к и, на междугородные линии, но Ветка пустила длинную слезу: то да се, да как же я буду надолго оставаться без тебя, да еще в таком… Он запнулся, и Любовь Ивановна внимательно поглядела на Ветку: та быстро отвернулась.

— Ничего не поделаешь, маман, — усмехнулся Володька. — Иногда это бывает у людей…

Любовь Ивановна подошла к Ветке и пригнула ее голову к себе. Она гладила ее по волосам, по спине, а сама чуть не ревела — вот и хорошо, девочка моя, вот и хорошо, только береги себя.

— Когда? — спросила Любовь Ивановна.

— К новому году, — всхлипнула Ветка. — А мне уже сейчас стра-ашно!..

— Глупости, — сказал Володька. — Маман двоих родила и не боялась. Я же помню!

— С ним невозможно разговаривать, — снова всхлипнула Ветка. — Вчера пришел, на рубашке дырка, я спрашиваю: откуда? — а он говорит: бандитская пуля…

— Ябедничать нехорошо, — сказал Володька и кивнул на дверь в соседнюю комнату. — О н  т а м?

— Да, — ответила Любовь Ивановна. Когда Володька встал и прошел в соседнюю комнату, она проводила его тревожным взглядом.

За все эти месяцы Володька приходил сюда раза три или четыре, и каждый раз Любовь Ивановна явственно ощущала холод, с которым он появлялся. В Дружинине этого холода не было. Наоборот! Казалось, он хотел разговорить Володьку, первым переступить ту незримую черту, которую Володька сразу же провел между ним и собой, — и ничего не получалось… Володька или упорно отмалчивался, или отделывался ничего не значащими словами. То, что сейчас он пошел к Дружинину, испугало Любовь Ивановну. Человек болен, а кто знает, с чем явился Володька… Она тоже двинулась к двери, но Вета остановила ее:

— Не надо, Любовь Ивановна. Он  е г о  приглашать пошел.

— Куда?