Эта сильная слабая женщина

Пожалуй, сейчас она действовала инстинктивно, повинуясь одному желанию — не показаться Кириллу слабой, какой он всегда знал мать и чем они оба — Кирилл и Володька — достаточно умело пользовались в детстве. Дать Кириллу хотя бы почувствовать, что она потрясена всем увиденным, что она мечется и толком не знает, что делать, кроме одного — как можно скорее увезти его отсюда в Стрелецкое, — дать почувствовать это Кириллу значило натолкнуться на его сопротивление, и тут уж не помогут десятки Ангелин! Она  д о л ж н а  была переломить Кирилла. Не плакать, не просить, не умолять — боже избави! — нет, только требовать и говорить с ним вот так, с этой чуждой ей резкостью. Отступать она уже не могла.

— Ты решил грубить мне?

— А ты не задавай ненужных вопросов.

— Ты знаешь, какие нужные и какие ненужные? Наверно, совсем ненужный вопрос — где телевизор и отцовская энциклопедия? — Кирилл не ответил. — Ты уже начал пропивать вещи, Кирилл? Что на очереди?

Опять молчание.

— Все могло быть у человека, — тихо сказала Любовь Ивановна. — И все поломать самому… Наверно, ты не часто смотришь свои студенческие фотографии?

Она любила эти фотографии. Кирилл — начальник студенческого строительного отряда — принимает рапорт перед строем… Кирилл среди ребят, славных, смеющихся, — она даже завидовала им: какая все-таки чудесная штука — молодость! Кирилл делает доклад на студенческом научном обществе… Кирилл — дружинник, идет по улице… Где все это? Какая же страшная сила вырвала его из всего этого честного и прямого, будь она проклята!..

— Скажи, ты сам ушел из института, или тебя выгнали? Теперь-то уже все равно… Да и мне подъехать к институту, справиться — полчаса…

— Ну, выгнали.

— Тоже за пьянки?

— Предположим. Но потом я не пил. Вкалывал дай бог как! Хочешь, грамоту покажу?

— Покажи.

— Долго искать, — сказал он. — Засунул куда-то… Потом найду.

— Нет у тебя никакой грамоты, Кирилл. Ну, а потом? Потом что было? Дружки-приятели?

Он не ответил.

— Я не могу встретиться с той девушкой, — сказала Любовь Ивановна. — Понимаешь, мне страшно… Возможно, ты поломал ей жизнь. Как я посмотрю ей в глаза?

— Ничего я не поломал! — нервно ответил Кирилл. — Она сама… Ладно, дай мне, пожалуйста, рублевку на пару пива. Пива-то можно выпить ради твоего приезда?

— Нет, — сказала она. — Уже нельзя. И вообще давай с завтрашнего дня собирайся… Я пойду в жилконтору, заявление подадим вместе. Поедешь ко мне. И учти — теперь я с тебя глаз спускать не буду. Понадобиться уложить тебя в больницу — до министра дойду, а уложу.

— Что я, алкоголик, что ли?

— Да.

— Брось! — махнул он рукой. — Значит, не видала ты настоящих алкашей. А я-то что — так себе, мелкий любитель.

— Ты не будешь даже любителем.

— Я никуда не поеду, мама.

— Поедешь, Кирилл.

— Сказал — не поеду, и не поеду! Между прочим, я взрослый человек.

Любовь Ивановна чувствовала, что это даже не сопротивление, а какие-то остатки упрямства, что Кирилла она все-таки сумела сломать, и нужно еще одно небольшое усилие, чтобы он сдался.

— Ложись спать, — сказала она. — Завтра нам рано на кладбище, к папе. Ты поедешь тоже.

— Утром мне на работу.

— Ты поедешь со мной на кладбище, — спокойно и негромко сказала Любовь Ивановна.. — И никогда, понимаешь — никогда не спорь со мной, Кирилл. Я просто не разрешу тебе спорить со мной.

Утром они встретились с Ангелиной и поехали на кладбище.

После похорон мужа Любовь Ивановна ни разу не была там и плохо помнила даже дорогу. Сейчас она догадывалась, что автобус идет в сторону Мурмашей, а вот этой полукруглой площади и бетонных ворот перед кладбищем она не помнила вовсе — тогда их не было… В том году кладбище только открыли, редкие кресты и столбики жались друг к другу у подножия сопки. Теперь они поднялись и на сопку, обойдя каменные валуны… Могила Якушева была совсем рядом со входом — небольшой памятник из серого гранита и на нем — пушистая снежная шапка. Несколько лет назад памятник ставил Кирилл и прислал фотографию…

Все вокруг было в снегу, и Любовь Ивановна, проваливаясь в него, вошла первой. Дошла до памятника, стряхнула белую шапку и, сняв перчатку, дотронулась до камня. Внутренне она боялась этой  в с т р е ч и, и, наверно, если бы приехала сюда только для того, чтобы побывать на могиле мужа, — не выдержала бы и поплакала вдосталь, но сейчас слез не было.

Ангелина подошла и встала рядом, обняв ее за плечи. Кирилл оставался стоять на расчищенной дорожке.

— Ты только держись, мать, — тихо сказала Ангелина. — Он не должен видеть, что ты раскисла.

— Я знаю.

— Все будет хорошо, слышишь? Давай я ветки положу…

Вместе они уложили ветки прямо в снег, постояли еще несколько минут, и Любовь Ивановна вздохнула: пошли… От холода у нее горели колени. Их обожгло снегом, когда она пробиралась сюда, к памятнику. Нагнувшись, она растирала колени перчатками. «Почему Кирилл не подошел к отцовской могиле? — вдруг подумала она. — Побоялся набрать снега в ботинки?» Она разогнулась и увидела равнодушный, скучающий взгляд Кирилла.