Эта сильная слабая женщина

Новая семейная жизнь была непривычной. Однажды он вернулся из рейса, а на видном месте — пальто с меховыми отворотами и какими-то огромными накладными карманами.

— Снимай свой тулуп, — хохотала Галина. — Примерь. Теперь ты как артист будешь.

Он заупрямился: на черта ему эта шуба? Галя расстроилась, чуть не заплакала. Она нарочно ходила в библиотеку, сама срисовала фасон. Пришлось примерить шубу. Ничего, просто очень здорово выглядел он в ней, этакий продавец из мясного магазина. К шубе еще полагалась шапка-папаха, и здесь Валька просто обалдел: мистер Твистер!

— Ну тебя, — сказал он. — Не буду я это носить. Смех один.

И настоял на своем, хотя Галя и ревела. Вот дуреха! Не понимает, что он шофер все-таки, а не какой-нибудь там…

Но на вопросы дружков о том, как себя чувствует молодожен, Валька отвечал смущенно и довольно:

— Моя сдурела, по утрам простоквашей кормит и еще — морковкой. Вычитала в «Неделе», что очень полезно по утрам простоквашу и морковку, вот и шпарит…

Что ж, она и впрямь была заботливой женщиной, Галина. Очевидно, просто стосковалась по ровному бабьему счастью — вот тебе и пальто, и простоквашка по утрам!

Один только раз за всю зиму словно взбесилась. Заглянула в колонну, зашла в гараж, а в кабине Валькиной машины та, рыжая с лисенком, вправленная в плексиглас. Тут тебе, конечно, и слезы и попреки — все, все, что полагается в таком случае, — а Валька стоял дурак дураком и доказывал, что он эту девчонку отродясь не видел, а держит просто так — лисенок хорош! Но все-таки портрет пришлось снять. Он сунул его в инструментальный ящик, тем дело и кончилось. Ребята фыркали: лисенок, говорит, хорош! А ведь и на самом деле, ничего себе лисенок!

Когда Валька возвращался из рейсов, ему был накрыт стол, и коньячок стоял, и все, чем снабжали буфет Дома культуры: икорка там или красная рыбка, апельсины и всяческая другая снедь… И ласкова в такие дни Галина бывала необыкновенно. Вальке даже становилось неловко: черт ее знает, влюбленная какая! Впрочем, он старался сделать вид, что, собственно, именно этого он и ждал от нее, и ничего особенного нет в том, что жена вот так встречает мужа, который две недели крутил баранку на Большой трассе.

Потом Вальке присудили первое место по автоколонне. Он, оказывается, и грузов перевез больше, и по остальным показателям вышел вперед. Его пригласили в редакцию, и он рассказывал, как приспособил к заднему мосту цилиндрическую пару от автобуса. Конечно, в скорости он потерял немного, но зато выиграл в мощности, а это на Большой трассе первая забота. В газете появился его портрет. Галя купила несколько номеров — на память. А он, взглянув на свой портрет, вдруг с неожиданной тоской подумал, что за восемьсот километров газета придет дай бог через два, а то и три дня, и та рыжая Нина Ивакина увидит его позже…

Премию он отдал жене.

— Летом на юг поедем, — мечтала Галина. — Денег у нас вагон! В Грузию хочу. В море купаться будем и ковров купим штуки три. Вот сюда и сюда — на стенки, а под ноги один поплоше.

— Хватит тебе, — сказал Валька. — Все-то ты о тряпках.

— Я и машину могу. Хочешь машину? «Волгу». Да ты за меня не бойся, я знаю, как надо зарабатывать…

Валька встал, оделся и ушел. Вернулся он далеко за полночь. Галя уже спала. Лег отдельно — на диванчик. Но Галя притворялась, что спала. Она села в кровати и заплакала. Она плакала и говорила, что ошиблась, что ей так хотелось дом, семью, ребенка, а какая ж тут семья, если он мотается бог весть где по неделям, и что это он виноват, что у нее нет ребенка, и что надо ей было выйти за одного геолога, который до сих пор влюблен в нее по самую маковку.

Ее несло, как машину на обледеневшей трассе, и она уже не могла остановиться. Она говорила все это, не думая, о чем она говорит, стараясь только, чтоб ему было больнее, и жалела сама себя: дура, дура! Где бы такую жену на руках носить, он еще свой норов выказывает! Подумаешь, какой принципиальный! В торговле все так зарабатывают — где недолил, где недоложил… И если бы всех таскали в ОБХСС, то не осталось бы ни одного продавца.

А Валька молчал, слушал и молчал. Он мог приласкать ее сейчас; тогда она поплачет еще чуть-чуть для приличия, и все кончится. Сама будет жалеть о том, что наболтала в эту ночь. Но он не приласкал. Сунул окурок в горшок с фикусом и только коротко сказал: «Ладно, сбегали замуж».

— Хочешь уходить? Уходи! — крикнула Галя. — Уходи, принципиальный! Для тебя же, дурака, стараюсь.

Ему было холодно и безразлично.

Он подумал, что вот если бы он замерзал где-нибудь на трассе или потерял бы сознание в кабине, как тот парень, которого он вытащил, его бы спасли. А здесь его не спасет уже никто, он может уйти в эту жизнь, тихо и незаметно, как уходит человек в трясину, а зацепиться не за что… Значит, надо спасаться самому.