Он может убить нас всех. Но зачем?
– Мы должны найти его, – говорю я. – Что бы он ни собирался сделать, это еще не конец.
– Знаю. Поэтому и приехал сюда. Мы рядом с лабораторией, о которой он упоминал в записках. Нам потребовалось время, чтобы найти ее, но прошлой ночью мы заметили кое-какие ориентиры. Ли отправился туда пешком, чтобы все проверить.
Ориентиры. Лаборатория. Что-то зудит в основании черепа, как бывало перед приступом мигрени, но в этот раз все по-другому. Я смотрю на горы на горизонте. Уверена, их имел в виду Коул, когда говорил об ориентирах. Скорее всего, я видела их в детстве, только не могу вспомнить когда.
В голове словно выстроена стена, через которую не получается пробиться. Запертые воспоминания копошатся где-то в подсознании. Они выглядывают каждый раз, когда я смотрю на горы, каждый раз, когда думаю о том, что видела во время расшифровки. Что-то произошло со мной в том баке. Что-то, что мне трудно объяснить.
– Коул, мне нужно сказать тебе кое-что. – Я прикасаюсь к его руке и вылезаю из джипа.
– И что же?
Он берет меня за локоть, пытаясь поддержать, смотрит мне в глаза, и вдруг его тело сотрясается словно от удара. Коул бледнеет и резко отступает назад, уставившись на меня так, будто я навела на него пистолет.
– Зачем ты сделала это со своими глазами?
– О чем ты? – Я поднимаю руку и прикасаюсь к глазам, но ощущаю лишь ушибленную чувствительную кожу. – Что ты имеешь в виду?
– Ты модифицировала их. Они стали зелеными. Зачем?
– Я ничего не делала.
Повернувшись к джипу, я смотрю на свое отражение в грязных окнах. На лице синяки, один глаз опух, а волосы усыпаны известковой пылью от взрывов. Щеки впали, а губы потрескались…
Но глаза – ярко-зеленые.
Я моргаю.
– Должно быть, это из-за новой панели…
Я перевожу взгляд на свое предплечье, но не вижу ничего, кроме швов, которые выступают на покрытой синяками и грязью коже. Панель все еще растет. И установка модулей даже не началась. И они никак не могли изменить цвет моих глаз.
А затем я вспоминаю слова Дакса.
После процедуры он сказал мне, мой ген цвета глаз мутировал во время расшифровки. Такое в принципе невозможно, но он был уверен, что это произошло. Один крошечный ген, который контролировал цвет моей радужной оболочки, вдруг изменился. Я залезла в бак с серыми глазами, а вылезла с зелеными.
– Коул, – продолжая рассматривать себя в стекле, шепчу я. – Я соврала тебе про процедуру. Она должна была убить меня.
– О чем ты?
– Во время расшифровки вакцина должна была уничтожить мои клетки, как только попала бы в тело. Дакс и Леобен знали об этом, но больше никто, и мы побоялись говорить тебе, потому что опасались твоей реакции. Поэтому Дакс заставил меня пообещать, что я ничего тебе не скажу.
Коул хватает меня за плечо и, повернув к себе, впивается в меня взглядом.
– Ты издеваешься? – Он отступает назад. – Ты серьезно? Ты думала, что умрешь? Поэтому ты пришла в мою комнату? Господи, Кэт. Ты даже не собиралась попрощаться со мной?
– Я не могла рисковать. А вдруг бы сработали твои защитные инстинкты?
Это оправдание звучит так жалко, словно мне наплевать на него.
Он продолжает сверлить меня взглядом.
– Какого черта, Катарина? Ты просто позволила бы мне смотреть, как ты умираешь?
– Ты не понял меня, Коул. Я должна была умереть. Любой нормальный человек умер бы, как только запустили бы процедуру.
Коул замирает.
– Что значит нормальный?
Сглотнув, я потираю затылок. Там снова пульсирует боль, но она не похожа на мигрени, которые мучили меня. Такое чувство, что внутри меня что-то искрится, горит. Словно что-то царапает мой череп изнутри, пытаясь выбраться наружу.
– Не знаю. Я уже ничего не знаю. Думаю, папа что-то сделал со мной, а затем заставил меня забыть об этом.
– А твои глаза?
Я опускаю глаза на свою руку, на кожу, покрытую синяками, которые исчезнут, как только на панели загорятся светодиоды, а модули заработают.
– А вот тут все совсем непонятно. Во время процедуры что-то произошло. Дакс сказал, что моя ДНК просто… изменилась.
У Коула перехватило дыхание.
– Так это не модифицирование?
– Нет, – говорю я. – Моя ДНК, на которую невозможно воздействовать, стала отличаться от той, что была раньше. Это невозможно, но как-то произошло. Расшифровка должна была убить меня, но я все еще жива. Я не понимаю, что папа сделал со мной, но начинаю кое-что вспоминать.
Несколько секунд Коул стоит, даже не шевелясь. Я даже не уверена, дышит ли он.
– А что ты помнишь, Кэт? – наконец шепчет он.
Я поворачиваюсь к горам и, подняв здоровую руку, указываю на них.
– Их. Я бывала тут раньше, но не могу…
Я закрываю глаза, пытаясь что-нибудь вспомнить. Это так же тяжело, как вспомнить момент засыпания – вы знаете, что это произошло, но детали словно в тумане, когда пытаетесь сконцентрироваться на них. И сейчас тоже ничего не выходит. Чем больше я пытаюсь вспомнить, тем сильнее раскалывается голова, пока боль не охватывает все тело и не лишает дыхания.
Когда я открываю глаза, Коул бледнеет.
– Что еще?