Эта смертельная спираль

Моя рука невольно тянется к груди. Кожа гладкая, без единого шрама, и я не помню, чтобы она выглядела такой, как у Коула. Но на фотографии Цзюнь Бэй видна сеть из швов и морщинистых рубцов, растянувшихся до самой шеи.

Шрамы достаточно легко заживают. Цвет кожи можно изменить. Волосы, форму лица и цвет глаз можно модифицировать, если на это есть достаточно времени. Но не существует способа отредактировать то, что содержится внутри моих клеток.

Я поднимаю папку с моими документами из кучи на полу, открываю ее и начинаю просматривать содержимое, почесывая разъем для кабеля генкита в моей руке. Я бы разобралась во всем намного быстрее, если бы могла провести анализ своих клеток. Отчеты о секвенировании из заплесневелой папки записаны в формате, который мне не знаком, а некоторые из результатов экспериментов настолько странные, что я почти не понимаю, что Лаклан тестировал. Вот только здесь может быть что-то, объясняющее, что он сделал со мной.

– Что нашла? – спрашивает Коул.

Я перелистываю страницы, покусываю ноготь на большом пальце.

– Думаю, я догадываюсь, почему пережила расшифровку. Похоже, мои клетки приспосабливающиеся, но в это трудно поверить. Клетки большинства людей не переживут, если в их телах начнут менять природную ДНК. Модификации отторгаются, и это приводит к разрушению клетки. Но, кажется, мои клетки просто… подстраиваются. Они меняются в соответствии с получаемой ДНК, но я не знаю как.

– И, значит, ты сможешь вернуть свое тело обратно?

Слова Коула повисают в воздухе. Я спрашивала себя об этом последние несколько часов, но, когда он озвучивает это вслух, мне кажется это странным. У меня черты лица, кожа, глаза и волосы Лаклана. Его гены можно найти в форме моего носа и изгибе подбородка. Но теперь это не только его лицо, но и мое. Именно его я видела в зеркале последние три года. На протяжении вспышки и отчаянных зим, которые провела в одиночестве в хижине. Мои глаза такие же, как у Лаклана, но они все же принадлежат мне. Как и огонь в них, сила в челюстях и колтуны в волосах.

Поэтому, когда смотрю на фотографию Цзюнь Бэй, мне кажется, что я вижу ее, а не себя.

Мысль о том, что мое лицо воспроизводит черты Лаклана, вызывает отвращение, но и мысль снова изменить себя тоже не назовешь приятной. Я не знаю, как хочу выглядеть. Я даже не знаю, кто я.

– Я… я не знаю, – спокойно отвечаю я.

– Прости, – говорит Коул. – Я не должен был тебя об этом спрашивать. Мне все равно, как ты выглядишь.

Но это не так. Он прав – это часть меня. Внешность человека заложена в его ДНК, а Лаклан изменил мою. Грудь сжимается.

– Судя по тому, что творится внутри меня, я не Цзюнь Бэй, Коул. Я кое-кто другой, но не уверена, кто именно. Я больше ни в чем не уверена.

Его рука скользит по моей спине и замирает на здоровом плече.

– Мы разберемся с этим вместе.

Я молча киваю. И чувствую себя так, словно тону. Словно погружаюсь в холодное, темное море. А рука Коула на моей коже – спасательный круг, удерживающий меня над поверхностью, вот только этого недостаточно. Мне нужно найти что-то в самой себе. Пламя храбрости.

Я мысленно погружаюсь в себя, но вижу лишь тени.

Джип замедляется. Коул с остекленевшим взглядом съезжает с дороги на сильно заросшую тропу.

– Мы почти у лаборатории, – говорит он. – Осталось несколько километров. Ли отправился проверить здесь все еще ночью, но он активировал модуль невидимости, поэтому я не могу с ним связаться.

Мы подпрыгиваем на камнях и упавших ветках, пока не подъезжаем к джипу Леобена, припаркованному в зарослях у деревьев.

Все с такими же стеклянными глазами Коул вылезает наружу. Он просит меня остаться в машине, но я уже открываю дверь. А затем медленно соскальзываю на ноги и морщусь, когда боль простреливает еще не зажившее колено.

Над головой кружат голуби, и их крики так пронзительны, что напоминают стук града по крыше, но мне все же удается уловить тихий свист, разрезавший воздух. Три резкие ноты вновь вытягивают на поверхность воспоминания. Я тут же вскидываю голову и начинаю всматриваться в деревья. Этот сигнал мы использовали в детстве, когда звали друг друга. Я знаю ответ – эхо из двух последних нот. И тут же, не задумываясь, издаю его, а после слышу у себя за спиной резкий выдох.

Я оборачиваюсь и вижу Леобена, который выходит из леса с винтовкой и грязным рюкзаком. Грязь и пепел покрывают его лицо. Его разорванная рубашка обнажает на груди шрамы и черные татуировки, выполненные толстыми линиями. Его руки исцарапаны, перевязаны и испещрены следами засохшей крови. Но как только его карие глаза встречаются с моими, он застывает.

Ли все еще не доверяет мне. У меня черты лица человека, который пытал и вскрывал его, чтобы посмотреть, как он выглядел внутри. Как-то Ли сказал, что нет ничего опаснее благих намерений Агатты.

Но я не Агатта.

– Ли, – выдыхаю я.