Эта страна

В НКВД реформа званий прошла раньше, чем в армии: уже в 1935 году появились сержанты, младшие лейтенанты и так далее, вплоть до старшего майора ГБ. На полковниках и генералах дело застопорилось – уж слишком это отдавало проклятым царизмом, – и высшие чины так и остались комиссарами (трёх рангов, плюс генеральный комиссар). Полковники придут в 1943-м, вместе с погонами, а генералы – в июле I945-го, когда сотрудники госбезопасности будут переведены на армейские воинские звания.

– Знаю. Была война.

– Да мы все знали, что война будет, – сказал ледяной. – Не думали, конечно, чтобы так…

– Немцы тоже не думали, чтобы так, – сказал Татев. – Всё хотел спросить… Вам не удивительно, что мы её выиграли?

– Вы? Хлыщи в сапожках?

– Это называется «демонстративное потребление». Я имею в виду нас, страну.

– …

– …Как у вас Зоркий-то славно экипировался. – Полковник показал пальцем на значок ВЧК-ГПУ.

– У него был такой же, – сказал Кошкин. – А этот не его, конечно, достал где-то. Что ты думаешь, мы из могил в полном облачении встали, со всеми орденами?

– Вот об этом я стараюсь не думать.

– Правильно стараешься. А то ещё спроси, как там на том свете.

– Как там на том свете?

– Холодно, Татев.

– …Разве они не номерные?

– Номерные. Ну, достал – пусть носит. Вреда нет.

– Мы занимались настоящими вещами, – сказал ледяной. – Организовывали, налаживали, защищали. Делали страну государством. А вы сейчас кто? Просто жандармы на службе буржуазии.

– Зачем звали-то? В рожу плюнуть?

Широко поставленные прозрачные глаза Ромуальда фон Плау смотрели со спокойствием слепого, так смотрели, будто ничего не видели. Получая паспорт гражданина РФ, он вернул себе настоящие имя и фамилию – показывал ХXI веку, что возвращается в исходную точку, в отвратительный мир неравенства и эксплуатации. Кошкин называл его «Роман Александрович» и «майор», а за глаза, даром что сам был дворянин и сын присяжного поверенного, – «фон барон». (Кошкин о себе мог бы написать роман «В людях»: ранняя смерть отца, бедственное положение семьи, безрадостные скитания по семьям родственников. В анкетах он наверное прилгнул: какая-то мифическая старушка-прачка его воспитывала, рабочая семья, – но ведь цена чужого хлеба быстро узнаётся, даже если ты окончил гимназию и университет.)

Фон Плау, до того как порвать со своими мелкопоместными баронами, учился и путешествовал по Европе, а потом пошёл в военное училище. Анкета перечисляет фронт, Советы солдатских депутатов, подпольную революционную работу в Вильно и бои с польскими легионерами; ранение при защите штаб-квартиры рабочих представителей, тюремное заключение. В 1920-м, когда ему исполнилось двадцать пять, его обменяли по мирному договору с Польшей. Ранение в действительности было попыткой самоубийства.

Полковник Татев рассеянно смотрел в окно: старое дерево с мокрой пегой листвой, за деревом ещё один деревянный дом, за домом – купол и крест церковки. Крест позолотили, а на купол пошла аккуратная зелёная краска.

– Салюты теперь сопровождаются колокольным звоном, – сказал Кошкин, проследив его взгляд. – Оно и веселее.

– Мы работали, – сказал фон Плау в пространство. – Мы взяли тёмный, неграмотный, опутанный религиозными предрассудками, озлобленный народ и сделали из него тех, кто выиграет войну и построит социализм. Мы отдали всё. Мы верили в будущее.

– Теперь ты видишь, во что верил.

– Я вижу горстку эксплуататоров, и одураченных ими, и цепных овчарок, которым говорят, что они защищают родину – а не дворцы жулья и собственные будки.

– Майор, остынь.

– Пусть говорит, у нас демократия. – Полковник Татев развёл руками. – Это когда тебя посылают на три буквы, а ты поворачиваешься и идёшь куда хочешь.

– Клоун.

– Не нужно принимать выходки Романа Александровича всерьёз. Это всё временно. Мы ещё не привыкли.

– …Я думал, вы скорее будете вести борьбу.

– Какую борьбу?

– Революционную.

Кошкин и фон Плау не скрывая переглянулись.

– Здесь действительно кое-кто ведёт… или пытается вести… революционную борьбу. Но мы – Роман Александрович, я… мы готовы… – Нужное слово Кошкин искал так долго, что фон Плау без сострадания улыбнулся. – …готовы сотрудничать. К сожалению, вы этого пока не хотите… не знаю, это страх или безразличие. После революции многие царские кадры пошли служить советской власти, ты ведь знаешь об этом?

– Знаю.

– Конечно, ты должен знать. Хотя бы о Джунковском слышал. Большевиков они презирали. Они работали с нами, но не на нас. Не ради того, во что мы верили, а ради страны. Тогда я их не понимал. Теперь понял.

– И что для этого потребовалось?

– Всего лишь оказаться на их месте.