Эта тварь неизвестной природы

Матюгальник свистнул и заткнулся. В мультипликационном ритме с ним, с лязгом захлопнул рот Коростылёв. Затих даже снег. Круто мне сейчас застрелиться. Это будет просто великолепно. Такое не придумаешь, такое просто происходит само. Фирсова прибирала стол, нашла конверт с объявлением. Медицинской почерк начальника она читает, как печатный текст. Обстановка напряжённая. Побежала в радиорубку. Взбередила Полетаеву, запихала её в студию, не дав ей, например, допить чай с мятой. Срочно-срочно-срочно. На, читай. Кто-то несчастный нажал не ту кнопку в операторской. Его сейчас убивают, кстати, режут в двадцать лакированных когтей на ремешки. Ну и вот. Помог мне боже тонко пошутить. Дроле Коростылю. В самый нужный момент. В ту самую миллисекунду, я же даже успел воздуху набрать. Интересно, что бы я сказал?

Это теперь навсегда. Дроля Коростыль. Коростыль даже отпадёт со временем. Вон идёт подполковник Дроля. Нет, не фамилия. Военспец с рейтингом Дроля. Пойду-ка, Дроле доложу. Подполковник Дроля выступил с докладом. Пошлю Дролечке донос. И начнём всё сынова.

— А мне его даже жалко, — на всю площадь сказал грубый мужской голос с центра площади. — Так обделаться перед всем честным народом. Как в цирке!

— Коммунисты себе такого не позволяли! — сказал кто-то издалека.

— Товарищи! — твёрдо сказал Коростылёв.

— Говори, Дроля! — с шукшинской страстью сказала маленькая дама из первого ряда, в офицерском бурнусе по колено, руки в рукавах, работает в институте. — Корябай, любимый!

Кто-то начал расталкивать людей, вышел из толпы. Коростылёв узнал его, это был очень уважаемый ходила, ходила с рейтингом, по прозвищу Китайский Связной, Китаец. Китаец встал рядом с Коростылёвым и поднял руку.

— Бедованы, — сказал он. — Ладно, так вышло. Дадим скурмачам время. И сами горячку не спорем заодно. Давай сегодня по домам, братва.

Коростылёв, держа лицо мужественным, глотал расплавленную слюну. Толпа пошевелилась (это Коростылёв тоже впервые видел) единым движением, как единое существо, стряхнула напряжение, расслабила прыжковые мышцы, сняла палец со спуска. Китаец сказал уголком рта:

— Лучше вам отдать нам суку, полковник.

— Подполковник, — поправил Коростылёв. — Нет, не отдам, Иван. Нельзя. Когда рассудите между собой, поймёте, что нельзя.

— Поссоримся, подполковник. Вот сейчас вам просто нереально повезло. Просто нереально. Потому и поверили, что это не подстроено, что нереально. Бывайте пока. Думайте.

«Дроля» он всё-таки не сказал. Всё-таки рейтинг.

Разговаривать с Лисовым Коростылёв прямо сейчас Коростылёв позволить себе не мог. Надо было хотя бы пистолет в сейф положить. Подчинённые встретили его прилично, как всегда. Напряжение в штабе не исчезло, но исчезла неопределённость. Дежурный принимал уже какой-то факс, не связанный с происшествием. В буфет дверь была открыта в обе створки, там звенело и рассаживались. Фирсова печатала на дивной электронной пишущей машинке. У неё чуть покраснел и опух её личный предатель нос, в остальном она тоже выглядела прилично, как всегда. Выпрямилась, глянула на него глазищами по-над полукруглыми очками. Какие будут приказания, товарищ… Дроля, твою бога мать!

— Радист хоть живой? — вдруг спросил её Коростылёв.

У неё дрогнуло лицо.

— Вы мне с Полетаевой жизнь, скорее всего, спасли, — сказал чистую правду Коростылёв. — И не только мне, Лена. Спасибо. — У неё стала надуваться нижняя губа, как у ребёнка. — Лена, я серьёзно. Тебе потом многие расскажут, как было. А я тебе говорю сейчас: вы мне жизнь спасли. Всё, отставить бабские гримасы. В кофе мне коньяку плесни.

Она принесла пахнущий головокружительно кофе через пять минут вместо обычных двух. Он уже успел дозвониться до Блинчука, который мчался со своим мобильным телефонным ящичком в Домодедово, уже успел ему втолковать, что пока ещё бунта нет, и появилась надежда, что и не будет, и везти с собой десантников из Пскова пока не надо. Она оставила кружку и сразу ушла. Блинчук, в общем, был в курсе событий, он не знал только, кто конкретно из семёновцев поймал Лисового, и очень интересовался личностью этого старшего лейтенанта, есть ли у него отдельное жильё, например. Напоследок, перед самым обрывом связи и последующим объявлением какого-то вздорного англоязычного юноши об этом обрыве, Блинчук успел предупредить, что купил Коростылёву сюрприз, «пиджор», и гарантировал, что тот удивится.

— Удавлюсь я, а не удивлюсь, — пробормотал Коростылёв. Его неудержимо тянуло в сон, прилив адреналина сходил, обнажая городской пляж на Ахтубе, заполненный загорелыми и прохладными… нет, загорелыми и тёплыми Любами Полетаевыми, Ленами Фирсовыми, птахами из первого ряда в офицерских бурнусах наголо… а-а-а, как благозвучно хрустят за ушами эти сладостные зевки, как приятен этот песок в глазах… что?

— Олег Витальевич, к вам Николай Петрович.

— А? — спросил Коростылёв, просыпаясь с кружкой в руке. Перед ним стояла Фирсова, в одежде, с папкой у живота. — Какой Николай Петрович, фамилия, вы что, Фирсова, как докладываете?