Эта земля будет нашей

– Ничего, ничего, – кивнул Лавров, осматриваясь вокруг, – страна у нас богатая, можно себе все позволить.

Последние слова он произнес потише, поэтому секретарь губернатора их не услышал.

– Да, это тебе не «Ил» и не «Ан», – вспомнил молодость Любинский, – на этом аппарате летают те, у кого жизнь удалась.

– Каждому свое, – глубокомысленно произнес Лавров, – ну, а судьба, как известно, вообще дама своенравная. Сегодня так повернется, а завтра этак...

– Ну что ж, майор, давай поговорим о ваших дальнейших действиях, – уселся напротив Лаврова губернатор.

Дальнейшие десять минут прошли в обсуждении задачи майора. Батяня и губернатор, склонившись над картой, обсуждали задачу маленькой группы.

– Таким образом, – завершил свои напутствия Пересветов, – задача вам понятна. Действуйте. Чем быстрее мы закончим нашу операцию, тем быстрее вы вернетесь в родную часть. Короче говоря, это в ваших же интересах.

Они выбрались наружу. Батяня отправился на катер, чтобы завершить последние приготовления, а Пересветов и его секретарь, отойдя в сторону, еще несколько минут переговаривались о чем-то без свидетелей.

Батяня усмехнулся. Несмотря на прошедшие годы и коренное изменение всего и вся, выходило так, что роль Любинского очень напоминает его прежние функции – тех времен, когда он еще носил погоны и был особистом. Сейчас, как видно, он тоже собирается слушать, смотреть, запоминать и контролировать...

– Это что, товарищ майор – такие аппараты теперь губернаторам по штату полагаются? – спросил Ломакин, прерывая задумчивость командира.

– Можно сказать и так, – уклончиво ответил Батяня.

Через пару минут вся троица – майор, сержант и Любинский – снова оказалась в салоне.

– Присаживайся, сержант.

Ломакин с изумленным видом продолжал разглядывать интерьеры. Все это было так далеко от армейских образцов, виденных до этого, что сдержать восхищение было трудновато.

Вертолет поднялся в воздух. Все смотрели в иллюминаторы. Катер становился все меньше, а вокруг открывались необъятные просторы сибирской тайги. Река ослепительно блестела на солнце.

Разговаривать с секретарем губернатора у майора не было никакого желания. Так что разговор велся с Ломакиным и пилотом. Последний рассказывал о случившемся с ним в свое время происшествии.

– ...Вертолет тогда повис над маленьким просветом в лесу, где я и лежал с переломанной ногой.

– А что вы там делали? – спросил Ломакин.

– Да я же и говорю: ногу сломал, – вспоминал случившееся когда-то с ним вертолетчик, – тогда я еще на таком аппарате летать и не мечтал. А сесть там нигде не было возможности. Так что нужно было произвести эвакуацию человека, то есть меня.

– А дальше?

– Экипаж ювелирно завис так, чтобы лебедка оказалась над проплешиной среди стволов деревьев. Борттехник подцепил кресло к лебедке и прицельно стал опускать его в этот зеленый колодец из сосен и елей. Когда кресло коснулось земли, я подтянул его к себе. Затем застегнул замок фиксации ремней и отмашкой руки показал, что можно поднимать. Там включили электропривод лебедки. Она потянула меня вверх, – рассказывал пилот, – но тут-то все и началось. В момент отрыва от земли получился рывок, который раскачал меня, и по ходу подъема меня начали хлестать концы веток крон деревьев. Одна из веток зацепилась за мою одежду и начала накручиваться на трос, который подтягивал меня к вертолету.

Пилот сделал крутой вираж и ненадолго замолчал.

– А дальше-то что было?

– А было следующее: рукой, движением вниз, я показываю экипажу, что меня нужно опустить, но там мои жесты не понимают, и лебедка тянет меня вверх вместе с веткой. Правда, она все же оборвалась, дав дополнительный рывок, увеличивший раскачку. Но это уже произошло за вершинами деревьев. И тут я почувствовал легкую встряску. За встряской начались короткие рывки, такие, как ощущаешь, когда рвешь в руках крепкие нитки или тонкую леску. Мне стало понятно, что это рвутся нитки стального троса. Я снова показываю: опускайте, мол, черти!

– И что – поняли? – пошевелился Лавров.

Нечто подобное в его жизни уже происходило. Но это было давно и не на просторах Сибири...