Читаем Этапы духовной жизни. От отцов-пустынников до наших дней полностью

Мифологический образ вкушения плода не случаен, его природа определенно евхаристична. Элемент, первоначально внешний невинному человеку, зло, через вкушение вошло внутрь человеческого существа. Зло, таким образом, становится для него внутренним; Бог же, напротив, становится внешним человеку. Порядок вещей нарушается; биологическое животное оказывается чуждым истинной природе человека, поскольку животное было воспринято до его одухотворения, до того, как человек достиг главенства духа над материей. Общение с природой, хорошей самой по себе, оказывается дурным, ибо преждевременным. Ошибка исходит от чересчур поспешной самоидентификации. Климент Александрийский видит первородный грех в том, что “прародители наши предались произведению потомства до срока”[241].

Из-за извращения иерархии ценностей добрая сама по себе, животная природа представляет теперь постоянную угрозу вырождения для человека. Аксиологическая способность оценки, различения духов, оказывается пораженной: “Ум, отступивший от Бога, становится скотоподобным или демоноподобным и, выступив за пределы естества, вожделевает вещей, ему чуждых”[242]. Незаконное вожделение противоестественно, человеческое существование оказывается под властью страстей, жизни чувств. Поэтому в первую очередь аскеза нейтрализует страсти, дабы объективировать, выявить те внутренние устремления, которые удаляют от Бога.

Можно увидеть эту терапию в жизни, обратившись к таинству исповеди. “Утаенный помысел разрушает сердце. Кто его скрывает, становится больным”, – констатирует св. Кассиан [243]. Действие зла восходит к страшнойphilautia – самолюбию, замыкающему человека в самом себе. Напротив, раскрытие души предотвращает возникновение помыслов, разоблачает их и исцеляет болезненные угрызения совести[244]. Поэтому исповедь включает признание вины, за которым следует отпущение грехов. Принимающий исповедь, согласно Клименту Александрийскому, подобен “ангелу покаяния”, способному проникнуть и открыть души грешников, он “врач Божий”. “Придя к врачу, да не уйдешь неисцеленным”, – говорится в молитве перед исповедью. Так же в определениях Трулльского собора (692 г.) содержится хорошее предписание: “Принявшие от Бога власть вязать и решить, да поступают как внимательные врачи, дабы найти особое средство, требуемое каждому кающемуся и каждому греху кающегося”[245].

Тысячелетний опыт ясно свидетельствует об опасности вытеснения из сознания и об освобождающем значении исповеди. “Многие страсти сокрыты в нашей душе, но ускользают от внимания”, – говорит Евагрий [246]. Грех пускает корни в душе и отравляет внутренний мир, он требует хирургической операции, чтобы отрезать эти корни и извлечь грех. Здесь необходимо присутствие внимающего свидетеля, дабы разрушить одиночество и вернуть кающегося в причастие Телу. Психоанализ вновь открывает ценность исповеди; он по-своему пытается привести пациента к тому, чтобы тот стал открыт к диалогу, преодолел неспособность вести диалог и страх, мешающий идти навстречу другим.

Созомен (V в.) решительно заявлял: “Чтобы просить прощения, необходимо исповедать свой грех”[247]. Исповедание греха облегчает душу, но как сделать его несуществующим? Ведь неспокойная совесть – это не только угрызения из-за совершенного преступления, но и тоска по утраченной невинности. Человек ищет прощения, но в самой глубине своего сердца он хочет упразднения зла, и это-то столь желанное уничтожение и требует отпущения грехов в таинстве. Грех, выведенный на поверхность, даже высказанный и таким образом объективированный, как бы выброшенный, может еще мучить человека извне. Только отпущение грехов в таинстве покаяния разрушает его безвозвратно и приносит полное исцеление. Верующие психиатры знают это таинственное действие полного освобождения и часто отправляют своих больных для завершения лечения в церковную “врачебницу”. Огромное значение исповеди состоит в этом последнем освобождении. Снова стать свободным – значит уметь употребить свое прошлое, даже если оно греховно, на созидание настоящего, свободного от греха; это способность трансцендировать пассивную восприимчивость души и ее свойства, подверженные действию непроизвольных причин, к творчеству духа, вновь ставшего девственным через отпущение грехов. Быть в состоянии впредь избегать действия этих причин – значит стать хозяином своей судьбы, открыть ее освобождающему действию божественных энергий.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афонские рассказы
Афонские рассказы

«Вообще-то к жизни трудно привыкнуть. Можно привыкнуть к порядку и беспорядку, к счастью и страданию, к монашеству и браку, ко множеству вещей и их отсутствию, к плохим и хорошим людям, к роскоши и простоте, к праведности и нечестивости, к молитве и празднословию, к добру и ко злу. Короче говоря, человек такое существо, что привыкает буквально ко всему, кроме самой жизни».В непринужденной манере, лишенной елея и поучений, Сергей Сенькин, не понаслышке знающий, чем живут монахи и подвижники, рассказывает о «своем» Афоне. Об этой уникальной «монашеской республике», некоем сообществе святых и праведников, нерадивых монахов, паломников, рабочих, праздношатающихся верхоглядов и ищущих истину, добровольных нищих и даже воров и преступников, которое открывается с неожиданной стороны и оставляет по прочтении светлое чувство сопричастности древней и глубокой монашеской традиции.Наполненная любовью и тонким знанием быта святогорцев, книга будет интересна и воцерковленному читателю, и только начинающему интересоваться православием неофиту.

Станислав Леонидович Сенькин

Проза / Религия, религиозная литература / Проза прочее