— Что ж тут рассуждать, — поддержал тогда Алексей Фомич главного агронома, — рассуждать тут нечего, по вине завода совхоз понес убытков около пятнадцати тысяч. Ровно четырнадцать тысяч восемьсот девяносто два рубля, если говорить точно. Тут не берется в расчет, сколько приходилось искать стороннего потребителя и в Курске, и в Белгороде, и в Липецке. Это ли идет нам в пользу себестоимости?
— А ты говоришь, — в сердцах бросил главный агроном отчет на стол. — Конечно, завод не единственная притча во языцех, недорабатывают и горпродовощторги, потребсоюз… Такие дела.
В дверь постучали. Романцов оторвался от размышлений.
— А-а, Петр Ильич, заходи.
— Здравия желаю, — по-военному поприветствовал Самохин.
Романцов внимательно посмотрел на своего посетителя. Взгляд серых глаз острый, пронизывающий. Круглое лицо с чуть сплюснутым носом — веселое, несколько озорная, спадающая на широкий секретарский лоб короткая челка густых волос, торчит в сторону перепелиным крылом, касаясь приподнятой правой брови.
— Молодца, молодца, — одобрительно произнес директор, внутренне завидуя Самохину доброй отеческой завистью: «Молодой. Что ему эти тридцать четыре года».
Вошел Голованов, за ним — Никитин, главбух Крюков, бригадир садово-огородной бригады Егоров.
Романцов выжидательно посмотрел на секретаря: пора, мол, начинать. Тот поймал взгляд, понял.
— Начнем, — сказал Самохин. — Товарищи коммунисты, слово предоставляется Николаю Трифоновичу Крюкову, который доложит нам о состоянии дел нашего огородного хозяйства.
Крюков потер бритую голову, поднялся, лукаво поглядывая на собравшихся маленькими хитрыми глазками, развел руками в стороны и, напрягаясь, пытался что-то сказать, но голос был настолько сиплым, что его никто но расслышал.
— На речке простыл, — поспешил на выручку главбуху Смирин.
— Говори уж — на рыбалке, — поправил кто-то Митрия.
Все знали, что главбух заядлый рыболов, и часто над его страстью подшучивали.
Крюков, вращая глазами, что-то пытался сказать, жестикулировал, поворачиваясь в сторону двери. Вид его был более чем жалок. А когда он потянулся к уху Самохина и тот ничего не смог понять, — безнадежно махнул рукой и изобразил на лице такую горестную мину, что все расхохотались.
— Он просит, чтобы вместо него доложил старшин экономист, — пояснил опять бригадир, вытирая глаза. — Что делать, коли голос пропал.
— Добро, давай экономиста, — улыбаясь, согласился секретарь.
Крюков вышел и тут же вернулся с Таисией Саввишной Красновой. Это была стройная, с круглым румяным лицом и карими внимательными глазами женщина. В совхозе она работала третий год, с тех пор как впервые ввели должность экономиста. Было в наружности этой женщины что-то неуловимо-притягательное. Романцов из однажды ловил себя на мысли, что где-то встречал эту женщину, именно с такими характерными признаками, с такой же манерой держаться. Несколько гордо, но не высокомерно, непринужденно и вместе с тем с какой-то подкупающей почтительностью к окружающим. Таисья Саввишна не только со знанием, но и с особым стараньем вела нелегкую экономическую службу совхоза, и симпатии Романцова к ней тем более объяснимы. Алексей Фомич завидовал своему главному инженеру Василию Степановичу Краснову, что у него такая жена, завидовал по-доброму, отечески и не раз говорил об этом, — разумеется, не ей, а ему.
Она обвела глазами присутствующих, убедившись, что все готовы слушать, — сказала:
— Разрешите мне зачитать отчет нашей садово-огородной бригады. — Сказала зачитать, но читать не стала, говорила по памяти. Лишь раз заглянула в бумажку, сверилась с цифрой. Все как есть доложила и про морковь с капустой не забыла, которую скоро убирать надо, а уродилась ее тьма-тьмущая.
Все вроде шло гладко. После Красновой выступил Егоров. Сказал свое слово в защиту плодов-овощей. Смирин напомнил, что огородники распахали берега речки-безымянки так, впору хоть бороны в воде мочи. Все кусты лозняка да ивы-бредины поизвели, а ведь из речки полив всегда ведут. Речку беречь надо, она ведь не бездонная.
Голованов встал, что, мол, говорить зря. Ясное дело — с управлением сельского хозяйства и райисполкомом прежде всего надо решать.
Романцов сидел с постным лицом. А когда управляющий вторым отделением Грызлов заявил, что, мол, нет смысла искать проблему там, где ее нет. Так прямо и сказал. «Можно подумать, что наше хозяйство — это морковка да салат; хлеб и мясо — вот наше дело. А с этими петрушками сколько лет бьемся, и все зря, никчемное это занятие, не о чем тут больше и говорить».
Вот тут-то и началось. Самый горячий разговор вышел.
— Как это — нечего говорить?! — поднялся из-за стола директор.
— А так — нечего, — все так же спокойно подтвердил Грызлов.
— Сколько у него на сегодня вспахано зяби?
— Шестьсот сорок га, — ответила Таисья Саввишна, так как директор испытующе посмотрел на нее.
— А засеяно?
— Озимые… сто семьдесят восемь.
— Теперь по первому отделению.
Краснова назвала две цифры. Причем первая превышала всего на полсотни гектаров, тогда как вторая — почти на целую сотню.