Этажи села Починки

Рано утром, когда не только сон, но и тягостная полудрема улетучилась и стало ясно и светло в голове, он долго лежал в постели, не поднимаясь, и думал.

Он долго думал, и ему вдруг пришло на мысль, что он должен увидеть Наталью и объясниться с ней. Зачем ему эта, пусть хоть и небольшая, но надежда на что-то, на какие-то отношения между ним и ею в будущем. Зачем все это?.. Ни к чему! И он так удивился: отчего эта мысль не могла прийти в голову раньше. Действительно — почему?.. И стало как-то легко-легко на душе.

Это чувство заполняло его сердце, всю его грудь. Сначала оно было неясным, смутным. А потом он стал понимать его. Это было чувство отцовства. Впервые он испытал его вовсе не тогда, когда родилась она, первая, Леночка, а тогда, как впервые на десятом месяце она заболела и врач не был уверен в благополучном исходе ее болезни. Особенно же убивалась Марина.

…Вот уж прошла по палатам сестра, зазывая больных на завтрак. Дважды подходил к больничной койке Митрия юркий мужичок и своим незакрывающимся глазом сверлил его: мол, завтракать пора. Митрий от всех отмахивался, ссылаясь на недомогание.

У него было твердое желание при первой же возможности объясниться с Илюхиной, первому начать этот важный для них обоих разговор. Он считал в этом себя ответственным за все, в первую очередь. Но случая такого надо было ждать. В больнице же, во время болезни, как ему казалось, разговор такой был бы более чем неуместен. Значит, надо было ждать выздоровления и возвращения домой. А ему хотелось сбросить этот груз своих сомнений и недосказанности как можно скорее, чтобы полностью освободиться от всего, что еще связывало его с Натальей.

Но тут же, при всех этих мыслях, внутренне бунтовал другой Митрий Смирин: «Погоди, не торопись, подумай, а верно ли ты делаешь, сжигая за собой все мосты? А не придется ли возвращаться? Не будет ли безрадостным твое возвращение и горькими те минуты и дни, когда тебе пришел на ум такой побег от самого себя?»

25

Павел Петрович Калюжный, заведующий хирургическим отделением Петровской районной больницы, тот самый Паша Калюжный, что когда-то учился вместе с Федором Лыковым и Митрием Смириным в восьмом классе, заведовал здесь всего-навсего полгода. После окончания Одесского медицинского института имени Пирогова он два года проработал в далекой Якутии, потом — поближе, в Сургуте. Все шло вроде бы хорошо. А потом сразу, в один год, — рушилось. Только женился — месяца не пожил с молодой женой — попали в автомобильную катастрофу. Калюжный отделался вывихом бедра да синяком под глазом, а супруга через сутки скончалась от большой потери крови.

Не успел Калюжный прийти в себя, — умерла мать…

Три года после этого он никуда не выезжал из своего сибирского поселка, даже отпуска не брал. На счастье, его целиком заняла, взяла во власть одна идея, которой он отдался весь без остатка: работал день и ночь над методом безыгольного сшивания сосудов…

В самом начале года он приехал домой, теперь уже а пустой родительский дом, и странное дело: если первое время его словно кто звал из дому в далекую дорогу, то теперь — наоборот, он чувствовал необходимость жить в отчем доме, продолжать извечные житейские традиции дедов и прадедов своих.

А тут предложение заведовать отделением — на что он с готовностью и большой радостью согласился.

Калюжный сидел в кабинете и рассматривал «истории болезней», когда к нему вошла медсестра и положила на стол несколько новых бумаг.

— Это которые вчера поступили, — пояснила она.

Заведующий бросил взгляд на бланки, заполненные зелеными чернилами. «Смирин Дмитрий Степанович», — прочитал он на верхнем.

— Что такое? — удивленно поднял брови Калюжный, когда посмотрел второй бланк, на котором было выведено: «Илюхина Наталья Васильевна».

Павел Петрович откинулся на спинку кресла, закрыл глаза, и ему представились друзья его далеких школьных лет. Митрия он помнил довольно смутно, особенно Федора. А вот Наталью Илюхину, Наташку из седьмого «Б», что была заводилой среди своих девчонок, а была она к тому же неуемной хохотушкой, что, однако, не мешало ей «прорабатывать» их, ребят, на комсомольском бюро за «нерадение» на уроках, — видел, как будто это было сейчас.

Вот он видит ее растерянное, но все равно красивое лицо. Светлые большие глаза полны неподдельного юношеского гнева и упрека, крутой излом тонких бровей:

— Эта святая троица: Смирин, Калюжный и Лыков нам порядком надоели. Предлагаю за нарушение дисциплины и срыв урока им выговор с занесением в учетную карточку…

А вот другое время, иные дни… Солнечный зимний полдень. Сверкающий снег на солнце слепит глаза. Их восьмой класс вместе с двумя седьмыми на лыжной вылазке. Перешли пойму речки-безымянки, поднялись на меловое взгорье Лысого бугра под самый Корабельный лес. Влево — пологий спуск, который тянется почти до самых Починок, а вправо — крутой обрыв. Посмотришь — дух захватывает…

Паша Калюжный стоит на самом краю обрыва. Смотрит вниз — дрожь берет.

Наташка показывает глазами на него и что-то шепчет подругам — девчонки хохочут.

— Катись! — командует она.