Эти чудовищные узы

— Черт, — ругается Кристоф под своим дыханием, но отпускает меня, и я падаю на пол, пытаясь отдышаться, моя рука тянется к шее, потирая горящую кожу. Я отползаю в сторону, прежде чем Кристоф успевает ударить меня дверью, когда он открывает ее.

Я слышу смех брата раньше, чем вижу его.

— Я знал, что она тебе не позволит, — бормочет он. Дверь захлопывается, и он поворачивается ко мне, его глаза смотрят на мою руку у горла. Они слегка сужаются. — Вставай.

Кристоф держит язык за зубами, но мои глаза находят его, и он в ярости. У него также идет кровь и ему больно, и он упирается в стену в фойе и опускается на пол, не потрудившись прикрыться передо мной или моим братом.

Я снова потираю шею, а затем встаю на ноги, стягивая с себя белую футболку большого размера.

— Почему? — спрашиваю я, мой голос хриплый.

Джеремайя улыбается.

— Потому что я могу. И тебе нужно выучить урок, — он поворачивается, засовывая руки в карманы. — Пойдем со мной, — этот приказ адресован мне. Он смотрит на Кристофа. — Приведи себя в порядок. Завтра утром ты снова будешь нужен мне на службе.

Кристоф ворчит, что согласен, и это все, на что он способен. Я смотрю на него, следуя за Джеремаей в тускло освещенный холл. Дверь за нами закрывается, и тогда Джеремайя прижимает меня к стене, его руки лежат на моих плечах.

— Ты не можешь позволить себе ослушаться меня, Сид, — рычит он на меня, его глаза дико смотрят на меня. — Что, если он снова найдет тебя? Что, если его грязные гребаные друзья найдут тебя? Это, — он дергает головой в сторону двери слева от нас, двери в комнату Кристофа. — Это было для того, чтобы преподать тебе урок. Чтобы ты поняла, что с тобой может случиться, если ты не будешь мне полностью доверять, — он делает вдох, его пальцы крепче сжимаются вокруг моих рук. — Ты думаешь, мне нравится мучить тебя?

Хотя я знаю, что не должна, хотя я чувствую какой-то больной прилив благодарности к нему за то, что он не позволил этому зайти так далеко, смех пузырится на моих губах.

— Да, — шиплю я. — Да, брат, я думаю, тебе нравится мучить меня. Помимо зарабатывания денег и траханья женщин, я думаю, что мучить меня — твое любимое занятие.

Он выдыхает, прижимается своим лбом к моему. Я чувствую его слова на своих губах.

— Сид, — шепчет он. Мое сердце замирает в груди. Мой брат наиболее опасен, когда он молчит. Когда он спокоен. Несколько мгновений он молчит. А потом он говорит: — Если ты не сможешь собраться, я убью тебя. Я не хочу рисковать, позволяя тебе ползать по улицам. Я не хочу рисковать тем, что кто-то вернется за тобой. Я не хочу рисковать тем, что Несвятые найдут тебя снова. Я предпочту, чтобы ты умерла.

Мое сердце замирает в горле, а он улыбается.

Он отстраняется, но все еще крепко держится за меня. В этот момент я благодарна ему. Без его хватки я думаю, что могу потерять сознание.

— Я знаю, что они делают с людьми, которые причиняют им боль. И если бы они узнали, кем ты являешься для меня… они бы поступили гораздо хуже, чем Люцифер той ночью.

Мои щеки пылают, и я отворачиваюсь, больше не в силах смотреть ему в глаза.

Он встряхивает меня.

— Посмотри на меня, — выплевывает он, его голос ядовит.

Неохотно я перевожу взгляд на него.

— Я видел все твои маленькие грязные секреты, Сид. Я знаю, что ты делала до меня. Я знаю, что то, что я видел, было наименьшим из того, что ты сделала. Ты использованный товар, Сид. Это лучшее, что ты собираешься получить, — он отходит от меня, наконец, освобождая свои руки. — Хотя ты не можешь просить большего, не так ли?

Затем он поворачивается и уходит, оставляя меня полуголой в тусклом коридоре, прямо перед дверью Кристофа.

Глава 6

Настоящее

В ту ночь я лежала в постели, вентилятор на потолке был включен на максимум и вращался, как циклон, над моей головой. С той ночи я не могла выносить тишины. С тех пор, как я проснулась от того, что Джеремайя пинал меня в бок, тишина звенела в лесу, после того, как он вытащил меня из убежища.

Я закрываю глаза от воспоминаний.

Но это не то воспоминание, которое я хочу отбросить. По крайней мере, не все.

Это боль в груди, когда я думаю о нем. Яма ярости. Горе. Одержимости. Даже год спустя, когда через две недели наступит Хэллоуин, я не могу забыть ту ночь. Эти голубые глаза под черепом, эти полные губы, очерченные черно-белыми полосками. Он, черт возьми, выжжен в моей душе.

Все Несвятые такие.

Я сажусь, прислоняюсь спиной к изголовью кровати. Оно черное, как и почти все в моей комнате. Черный плед, черные атласные простыни, черный мраморный пол. Именно поэтому я выбрала эту комнату. Джеремайя отдал мне все, что не использовались для его персонала или для него самого. Даже ванна инкрустирована обсидиановым камнем.

Я выглядываю в балконное окно, тяжелые черные портьеры широко распахнуты. Я на седьмом этаже, и я знаю, что Джеремайя находится надо мной. Прямо надо мной. Я не знаю, была ли там его комната всегда, или он переехал, чтобы быть ближе ко мне. Чтобы присматривать за мной.