Эти чудовищные узы

Я слышу, как Николас кашляет у меня за спиной, предупреждая меня. Но Джеремайя переводит взгляд на него, и в доме снова воцаряется тишина. Николасу двадцать пять. На два года старше Джейми. На пять лет старше меня. Но он корит его, как и всех остальных.

Все, кроме меня. Когда я могу это терпеть.

— Ты сказала — нет? — Джеремайя нажимает. Он выглядит восхищенным. Ему нравится эта игра. Иногда, в такие моменты, он напоминает мне Люцифера. Только Люцифер был гораздо более жестоким. Интересно, знает ли об этом мой брат? Интересно, догадывается ли он, насколько он бледен в сравнении с ним. Я думаю, он считает, что из всех Несвятых он был худшим.

Он глубоко ошибается.

— Я не буду его трогать. Пойдём, — я поворачиваюсь, чтобы уйти. Я ловлю взгляд Николаса.

Он громко кашляет в кулак. Снова предупреждает меня. Но Николас может идти к черту, мне все равно. Он заботился обо мне, когда я была в той камере в первые две недели после Хэллоуина в прошлом году.

Под ухаживал я подразумеваю, что он кормил меня насильно и стоял на страже день и ночь. Несмотря ни на что.

— Твое высокомерие поражает, Сид, — Джеремайя делает паузу, позволяя мне сделать шаг. Я напряжена, потому что знаю, что будет дальше. Но он держит меня в напряжении.

Я делаю еще один шаг.

Наконец, он хватает меня за запястье, рывком останавливая. Я не шевелюсь. Это не удивляет меня.

— Прикоснись к нему, — снова говорит он, его слова касаются моего уха, его голос звучит как рычание.

Я напрягаюсь. Страх ползет по моему позвоночнику.

Я отдергиваю руку и поворачиваюсь обратно к телу. Мужчине, вероятно, было около тридцати лет. Он крепко сложен, на его торсе много татуировок, некоторые из них сорваны ножом, который мой брат снова и снова погружал в его плоть. Он лежит в луже собственной крови, что означает, что мои черные ботинки, вероятно, будут в ней. Но его голова не тронута. Его глаза не видят, у него аккуратно подстриженные светлые волосы, не слишком отличающиеся от волос Николаса.

Вот тут-то я и сделаю это. Потому что я не могу продолжать ослушиваться Джеремаю. Будет только хуже.

Я осторожно обхожу тело, избегая кофейного столика, на котором он лежит в футе от меня. Я приседаю, делаю вдох и протягиваю руку к чисто выбритому лицу мужчины.

Он странно ощущается под моими пальцами. Не совсем холодный. Но и не совсем теплый. Я глажу его по щеке. Затем я убираю руку и поднимаю глаза, встречая взгляд брата.

— Ты закончил? — спрашиваю я его.

Он улыбается. Мой желудок вздрагивает.

— Даже близко нет, — мурлычет он.

Я встаю на ноги.

— Пошел ты, — говорю я ему во второй раз за эту ночь. — С меня хватит, Джеремайя, — иногда я забываю, что он сменил свое гребаное имя. Сменил имя и продал душу, так мне иногда кажется. — Готово. Отвези меня домой.

Но я не двигаюсь.

Джеремайя сцепляет пальцы перед собой, переводит свой нефритовый взгляд с тела на меня.

Мы в крови. Но в эти мгновения я чувствую себя для него никем.

— Мне нужно, чтобы ты была сильной, Сид, — его голос низкий. — Мне нужно, чтобы ты была храброй. Мне нужно, чтобы ты научилась заботиться о себе, черт возьми. Но если ты не будешь сильной, ты не сможешь этого сделать, не так ли? Как ты не смогла в прошлом году?

Мы больше не на карусели, но меня все еще тошнит, когда я вспоминаю ту ночь. Когда он нашел меня через четырнадцать лет. На самом дне моей жизни.

Я чувствую, как знакомый гнев нарастает в моей коже. Я всегда злюсь. Но в отличие от Халка, это не то, что я хочу контролировать. И это не суперсила. Не там, где речь идет о моем брате.

Я встаю на ноги. За моим братом Кристоф, мясистый и лысый, ухмыляется мне. Николас хмурится и качает головой. Еще одно предупреждение. Я игнорирую его. Я обхожу пропитанный кровью ковер и встаю лицом к лицу с Джеремаей.

— Отпусти меня, — говорю я, широко сгибая пальцы по бокам, чтобы не дать им свернуться в кулаки. Я снова бросаю взгляд на мускулистую линию, выстроившуюся по комнате, которых мой брат всегда держит при себе — даже когда трахает Бруклин. Но ни Кристоф, ни Николас не достают свое оружие и не делают ни шагу.

Это заставляет меня чувствовать себя немного лучше. Но это также заставляет меня злиться. Мой брат никогда не воспринимал меня всерьез. Тем более с тех пор, как он нашел меня в подземном убежище, окровавленную, похмельную, почти голую на следующее утро после Хэллоуина год назад. Я была одна. Я не должна была быть одна.

До той ночи я была свободна от него более десяти лет. Теперь он снова поймал меня в ловушку.

— Я пытался отпустить тебя, Сид. Мы знаем, чем это обернулось.

Кристоф осмеливается рассмеяться.

Джеремайя поворачивается к нему, его глаза сужаются. Кристоф трезвеет, стирая улыбку со своего широкого лица.

Черт, если он продолжит в том же духе, то не только человек на полу покинет эту комнату в мешке для трупов.