Эти непонятные корейцы

В нем с надрывом показан конфликт старшего и младшего поколений в семье вьетнамских эмигрантов. Слеза прошибает — как мучают темные вьетнамцы своих бедных детей! Заставляют дочь подростка помогать бабушке по хозяйству и учиться (кошмар!), не дают бедной девочке до утра шляться по улицам с такими же подростками, требуют возвращаться домой в 10, разрешают собираться с друзьями только по выходным… Тюрьма, да и только! Но, по счастью, дело происходит в «свободной стране», правда побеждает, девочка освобождается от рабских пут при поддержке школьных друзей.

Мне лично смотреть этот фильм было смешно. А эмигрантская молодежь свято верит, что помогать бабушке по хозяйству — это насилие над личностью. В местных-то семьях за помощь родителям по хозяйству принято расплачиваться деньгами: помыл папе машину или маме посуду — заработал доллар. Дочке в школе внушают: «Чаще помогайте старшим! Тогда вы сможете заработать больше денег». А в традиционных конфуцианских семьях, оказывается, такая чудовищная эксплуатация… Ну, и захочется вьетнамским (китайским, корейским) подросткам после такого фильма учить язык предков?

Кимчхи и карри — хорошо, остальное — плохо

Вот так и проявляется на практике австралийский мультикультурализм. Узкие глаза и смуглая кожа — это экстравагантно и привлекательно, жена из племени мумбо-юмбо — это круто. Кимчхи, утка по-пекински — это вкусно и хорошо, это национальная культура. А вот то, что почтение к старшим и культ труда — это тоже часть культуры, причем часть определяющая, австралийцы признавать не желают. Для них это дикость и бескультурье. Это — неравенство, это — несвобода, это противоречит принятым здесь принципам жизни, а значит, подлежит осуждению и искоренению.

Подрубая под корень идеологию эмигранта, здешнее общество подрубает и его национальное мироощущение. Оно принимает лишь внешнюю, так сказать, кулинарную форму. Кимчхи едят, не стесняются, национальные рестораны на каждом шагу, а вот все остальное… Впрочем, и внешнюю форму частенько тоже стараются радикально переменить. Ибо форма, как известно, связана с содержанием. Моя знакомая американская кореянка (в Америке у азиатов похожие проблемы) рассказывала мне, что самыми тяжкими испытаниями детства для нее были школьные родительские собрания, на которые ее отец всегда приходил в строгом костюме.

На фоне растрепанных причесок и застиранных футболок аккуратный кореец смотрелся чудаковато, его деловой костюм американцами воспринимался как свидетельство зажатости, отсутствия раскованности, и дочь стыдилась этого. Она приложила немало усилий (слезы, уговоры, скандалы), чтобы отец стал «нормальным», то есть приходил в школу таким же обормотом, как и все.

Ассимиляция неизбежна?

Так что на практике провозглашенный мультикультурализм оборачивается своей противоположностью — ассимиляцией. Пусть в Австралии она проводится в мягких перчатках, сути своей от этого не меняет. И осуждать австралийскую национальную политику я не берусь — как не берусь осуждать «пролетарский интернационализм» бывшего СССР.

Государство — оно ведь нюансов не учитывает. Оно действует просто и решительно, как асфальтовый каток, по природе своей не склонный к сентиментальности. Сохранять реальное разнообразие культур с государственной точки зрения невыгодно, а подчас и опасно. Ведь страна — это как семья. Если в ней начинается плюрализм, значит, на горизонте забрезжил развод. Народ должны скреплять единые ценности, а то получится лебедь, рак да щука с известным результатом. А единые ценности диктует тот, чьи позиции в стране сильней. Уж какие эти ценности: хорошие ли, плохие — тут, наверное, объективно судить невозможно. Мы ведь тоже смеялись над традицией продавать невест в фильме «Кавказская пленница» и искореняли этот обычай как дикий и унизительный.

Хотя какие-нибудь талибы с такой оценкой не согласятся.

Вот почему, видимо, в рамках большой и сильной страны ассимиляция малых народов — явление хотя и грустное, но неизбежное. Тем более что, как я написала выше, у самих эмигрантов сопротивления она не встречает. Ведь главное, с практической стороны язык и культура родины предков им ничего не дают, в то время как английский открывает любые двери. До недавнего времени такова была ситуация в Советском Союзе, где корейцы не учили родной язык даже тогда, когда возникала реальная возможность (вышеприведенный пример — восточный факультет ДВГУ, где на корейском отделении корейцы не хотели учиться). А. Н. Ланьков, известный кореевед, рассказал мне как-то о своем интервью с отставным генералом-корейцем, глубоким стариком, который в далекой молодости был в Узбекистане инспектором корейских школ. Старик вспоминал, что в конце 30-х годов настойчивее всех требовали закрытия корейских школ… сами родители-корейцы. Главный аргумент был прост: «А куда нашим детям деваться без хорошего русского?!»