Эти непонятные корейцы

Коммунизм в Северной Корее наложился на традиции конфуцианства, которое подразумевало безусловное послушание писателя законной власти и санкционировало всяческое сотрудничество с ней. Великий вождь довершил начатое предшественниками. Причем, в отличие от Сталина, человека образованного, с хорошим литературным вкусом, который, несмотря на все жестокости, питал слабость к литературным талантам и при случае им охотно покровительствовал, Ким Ир Сен был простым партизаном из маньчжурских лесов и высокими сферами не особо интересовался, отдав их на откуп лично преданным литературным чиновникам, вроде Хан Сор Я. О том, что творил в подчиненном ему корейском Союзе писателей этот завистливый и пакостный тип до того, как сам стал жертвой репрессий, подробно рассказывается в замечательной книге Брайена Маерса «Хан Сор Я и северокорейская литература». Хан Сор Я, до 1945 года пописывавший что-то мелкотравчатое, после Освобождения смог выдвинуться в руководители Союза благодаря личным интригам и беззастенчивому подхалимству.

После чего он, как кукушонок из гнезда, вытолкнул из северокорейской литературы все крупные таланты и яркие личности, такие, как Ким Нам Чхон, Им Хва, Ли Тхэ Чжун. То, что осталось и развилось из того, что осталось, — это пропаганда, простая и утилитарная, как топор, для создания коего личность не требовалась. Недаром довольно долгий период произведения северокорейской литературы подписывались просто «творческий коллектив» без указаний конкретных имен авторов. Понятно, что от такой литературы не стоит ожидать ни разумного, ни доброго, ни вечного. Правда, в ней есть много веселого. Например, повествование о том, как великий вождь посетил только что отстроенный дом, где сходил в туалет, и, выйдя, торжественно провозгласил: «Какой низкий промывистый стульчак! Какая забота о человеке! Совсем не то, что в японских домах, где унитазы расположены высоко, где не думают о том, что ребенку может быть неудобно сидеть!» Особый шарм придавал таким писаниям перевод на русский язык, который, в полном соответствии с принципами чучхе, то есть опоры на собственные силы, северные корейцы делали сами, не консультируясь с русскими носителями. В чучхейских переводах то и дело встречались такие перлы, как: «Руки вождя достигают и до груди корейских женщин», «Великий вождь — отец всех детей Кореи» и проч.

«Нос, подобный вершине Пэнлай…»

Думается, именно по причине излишней веселости такой литературы серьезные востоковеды советских времен старались держаться от нее подальше. Они занимались в основном корейской классикой. Старое поколение наших ученых, таких, как

Л. Р. Концевич, М. И. Никитина, А. Ф. Троцевич, Г. Е. Рачков, поработали над корейской классикой на совесть. Они написали хорошие теоретические работы, сделали переводы основных классических корейских романов: «Облачный сон девяти», «Жизнеописание королевы Инхен», «Сказание о Чхунхян» и т. д. Качество перевода этих романов и новелл — на высшем уровне: здесь тебе и отточенный русский язык, и прекрасное знание переводчиком реалий, и великолепно сделанные комментарии. Беда лишь в том, что классический корейский роман сам по себе — вещь, рассчитанная на большого любителя. В этом романе практически нет действия, слабо выражена интрига. Он монолитен, неподвижен и тянется бесконечно, как Великая китайская стена. Монотонные жизнеописания добродетельных государей, детальные перечисления блюд на столах, обильно сдобренные невнятными стихами и пышными сравнениями, которые ничего не говорят западному человеку. Длинные описания внешности героев в стиле:

«Глаза у него были широки, как у Сюй Фу, а уши величественны, как у Гуй Шао»… Одолеть такую книгу мог либо очень добросовестный специалист, либо воинствующий эстет (впрочем, в благополучные и лениво-спокойные семидесятые ни в тех, ни в других недостатка не было).

О некоторых ассоциациях с крупной кукурузой

После установления дипломатических отношений с Республикой Корея российские специалисты (а с их помощью — и рядовые читатели) получили возможность познакомиться с современной южнокорейской литературой. Казалось бы, все замечательно: наконец-то читающая российская публика узнает, что такое настоящая, современная и свободная литература Страны утренней свежести! Наконец-то у японской литературы в России появится достойный дальневосточный соперник! Но не тут-то было.

Первые же переводы южнокорейской литературы на русский язык громоподобно возвестили, что с советской традицией качественного и добросовестного перевода покончено, похоже, надолго. (Эта проблема касается не только корееведения, но и вообще современного перевода в России — уровень его в целом ужасающе низок.) Два сборника современной корейской прозы, вышедшие в Петербурге в 1994 и 1995 годах, «Золотая птица Гаруда» и «Сезон дождей», местами до боли напоминают журнал «Корея» застойных времен.